День всех пропавших. Дот Хатчисон

смотрит мне в глаза, затем – вверх на лестницу. Она садится в гостиной вместе с Илаем и Дэниелом – долговязым мальчиком, на вид из тех четырнадцатилеток, которые за несколько месяцев вырастают чуть ли не вдвое; я же шагаю наверх. Найти дверь комнаты Ребекки нетрудно: на ней небрежно выкрашенная деревянная табличка в форме радуги. Концы дуги завершаются облачками, поверх которых налеплены в несколько слоев блестящие наклейки с единорогами. Стучусь тихо – на случай, если она спит.

      Мириам открывает дверь. Она выглядит даже более уставшей, чем муж.

      – О господи, – стонет женщина. – Нет, постойте, прошу прощения…

      – Ничего страшного, миссис Коперник. Такая уж ситуация. Я не принимаю это на свой счет. – Не улыбаюсь – это было бы неуместно, – но приветливо киваю. – Меня зовут Элиза Стерлинг, я из ФБР. Я хотела бы побеседовать с Ребеккой, если, конечно, вы сочтете ее готовой к разговору.

      – У нее синусит. Врач вчера снабдил нас антибиотиками, но…

      – Понимаю. Если не возражаете, будете присутствовать во время беседы, и как только решите, что с нее хватит, мы прекратим.

      Мириам смотрит на золотую Звезду Давида на тонкой цепочке на моей шее и дотрагивается до своего почти такого же украшения.

      – Хорошо.

      Ребекка выглядит несчастной: лицо по большей части бледное, с пятнами лихорадочного румянца. Посередине какая-то припухлость, но трудно сказать, насколько это вина синусита и насколько – выплаканных (вероятно) слез. Мать садится рядом с ней у изголовья узкой кровати и берет в руку стакан апельсинового сока с торчащей трубочкой.

      Сажусь на корточки рядом с кроватью: теперь девочке не придется двигаться или прилагать усилия, чтобы увидеть меня.

      – Привет, Ребекка. Меня зовут Элиза. Я из ФБР. Ты знаешь, что это?

      Она пожимает плечами и склоняет голову набок.

      – Мы вроде полиции, только присматриваем не за одним городом или штатом, а за всей страной. Мы здесь, чтобы помочь найти Бруклин.

      Девочка шмыгает носом и наклоняется к матери. Та успокаивающе гладит ее по руке.

      Достаю из переданной Рамирес сумки мягкую игрушку – коричневого щенка с темными заплатками на месте глаз и сзади на боку – и кладу на кровать рядом с рукой Ребекки.

      – Это тебе. Знаю, сейчас на тебя много всего навалилось. Переживаешь за подругу и чувствуешь себя плохо… Если тебе захочется на кого-то накричать, стукнуть или швырнуть, эта игрушка – самое то. Если захочется сжать что-то в объятиях, он и для этого подойдет.

      Девочка почесывает щенка за плюшевым ухом. Раньше мы дарили медвежат, но три года назад… в общем, с тех пор переключились на щенков, кошек, обезьян и другие мягкие игрушки, только не медведей.

      – Ребекка, мне нужно задать несколько вопросов. Но сначала выслушай меня внимательно. Ребекка?

      Та неохотно встречается со мной взглядом. Ох, бедный ребенок…

      – Это ни в коем случае не твоя вина, – говорю я мягко, но настойчиво. – Ты не сделала ничего дурного. Бруклин пропала не