Дроздово поле, или Ваня Житный на войне. Вероника Кунгурцева

машинально щупая легкий пушок над верхней губой. Как это – не пробиваются?! Но тотчас забыл все обиды – потому что бабушка Василиса Гордеевна сказала вдруг такое!.. Дескать, что ни говори, а ведь опять придется Шишка звать на подмогу! Ваня даже заикаться начал:

      – К-к-к-как Шишка? Ты же уверяла, он п-п-п-плоть себе десять лет будет высиживать, я п-п-п-посчитал: в девяносто третьем году мы за мелом ходили, значит, т-т-т-теперь т-только в две тысячи третьем его можно вызывать!

      Но Василиса Гордеевна отмахнулась от Вани: молчи уж, математик, а попытка, дескать, не пытка. И принялась шарить в ящиках комода, наверное, кудель искать… А как же козлиная шерсть, которая тоже требуется для вызова домовика?! Ведь Мекеши нет на свете – погиб козел безвременной смертью, нажравшись какого-то просроченного лекарства в заулочной балке, куда сваливают что ни попадя. Закопали Мекешу в дальнем конце огорода – уж и тоненький развиленный клен успел вырасти из упокоенного козлиного тела. Даже Ваня тосковал по Мекеше, даже осиротевшие дворовые ворота поскучнели – никто с ними не разговаривал, никто на них не посягал, кроме дождя да снега!.. А уж бабушка как печаловалась! После гибели козла и стала сдавать Василиса Гордеевна – завела речь о шпионах…

      Но как теперь быть с козлиной бородкой, которую требуется затолкать в левое ухо? Но, оказалось, что бабушка вовсе не о шерсти печется – фонарик ищет. Ване батареешный светильник сунула, затеплила керосиновую лампу – и первая отправилась в подпол. Ваня со Златыгоркой – следом. А птахи, конечно, не полезли под землю: мы, де, не кроты, кроты – не мы!

      Когда по узкому подземному ходу, уводившему из подпола, добрались до темного провала – отсюда в прошлый раз и выкликали они домовика, – бабушка Василиса Гордеевна, поглядев на Златыгоркины крылышки, прозрачно намекнула, что надо вниз спуститься, потому как на зов постень нонче вряд ли откликнется… Посестрима, ни о чем не спрашивая, кивнула, вначале посадила на спину Василису Гордеевну и спустилась с бабушкой на дно темного колодца, а после пригласила Ваню: присаживайся, де, побратимушко…

      Свет фонарика выхватывал из тьмы однообразные земляные стены, прошитые какими-то белыми кореньями, только раз из бокового хода выметнулась стая летучих мышей и чуть не смела Ваню с посестриминой спины. Далеко-далеко внизу дрожало тусклое пятно света – это бабушкина керосиновая лампа служила маяком.

      Наконец Златыгорка опустилась на твердую почву, и Ваня, выпустив из рук верхушки изогнутых крыльев, соскользнул со спины посестримы. Василиса Гордеевна велела Златыгорке вертаться в избу: дескать, они дадут знать, когда решат подыматься – и вила с видимым облегчением кивнула. Знать, крылатой девушке не по себе было под землей-то!

      Самовила с шумным порсканьем умчалась наверх, а бабушка и внук остались в подземном колодце.

      Василиса Гордеевна открыла висячий замок, висевший на заросшей землицей дугообразной дверце. Та со скрипом отворилась, и они ступили внутрь, немедленно напоровшись на стол, который стоял почему-то поперек входа. Сдвинуть столик не вышло – ножки вросли в землю, так что пришлось пролезать под ним,