Дроздово поле, или Ваня Житный на войне. Вероника Кунгурцева

А в лагере – милое дело: настрадаются, дак глядишь, может, еще и в мученики выйдут!.. Вон Русланова, певица была, – она к нам на фронт приезжала, – как в лагерь ее отправили, дак думать забыла о бриллиантах и прочей беде-ерунде… Вот это, я понимаю: судьба! Позавидуешь! А это что – смех один! Фарс! Бог-то ухохатывается наверху!

      Ваня Житный почесал в затылке – все его сверстники думали совершенно иначе: дескать, нет удела слаще, чем быть поп-звездой! Да и насчет лагерей в школе внушали иное. Но послушать Шишка…

      – А если тебя – в лагерь? – задал мальчик провокационный вопрос.

      – И что ж: я с моим удовольствием! – ответствовал домовой. – Да не каждому так везет! Моя б воля – дак я бы и не вылазил оттудова, пока б не помер уготованной хорошей смертью. Стал бы не домовик, а лагерник! И ведь самое обидное, в подходяще время жил – а вот: обошли твого Шишка… Не взяли! Теперь только локти кусай! И бывшего мого хозяина Серафима Петровича тоже меж пальцев пропустили. А зря!

      – Да-а, – протянул Ваня, не зная, как относиться к заявлениям Шишка.

      Но тут он вспомнил о своем плеере, где была записана совсем другая музыка: heavy metal – может, она Шишку глянется! Ваня достал из рюкзака магнитофончик, засунул постеню за ремень с красной звездой, а наушники воткнул в уши, – не бойся, дескать, ничего страшного, – и нажал кнопку…

      Что тут началось! При первых же звуках глаза Шишка едва не выскочили из орбит, домовик вжал голову в плечи, затряс башкой и… рухнул как подкошенный. Падучая у него, что ли? Мальчик, ожидавший совсем иной реакции, быстро выдернул наушники из Шишковых ушей.

      Но домовик никак не приходил в себя. Василисе Гордеевне едва удалось привести его в чувство: Зарю-заряницу вызвала, все ветра собрала, солнце уломала в избу сойти, самого Христа на помощь призвала – наконец открыл постень глаза и с великой укоризной поглядел на Ваню:

      – Я к тебе со всей душой – а ты так, да? Угробить задумал Шишка, записал где-то музыку чертей, которой они в аду сквернословов пытают… Эх ты, а еще товарищ называешься!

      А когда все немного утряслось, Златыгорка, улучив момент, отвела Ваню Житного в сени и велела:

      – Открой рот, закрой глаза!

      Что мальчик и выполнил, ожидая получить сладкую конфету… Каково же было его удивление, когда посестрима харкнула ему в рот… Ваня, открыв глаза, ответно плюнул в девичьи уста, и после того как вся процедура была проделана трижды, побежал в избу.

      Птахи сидели на окошке, в цветочных горшках, и оттуда поглядывали на дорогу. По ту сторону стекла, на проводах, разместились воробьишки, которые поддразнивали комнатных птиц: дескать, чего взаперти сидите? На улицу не пускают вас, а самим слабо вылететь…

      Жаворлёночек ответствовал:

      – А нам и тут хорошо… Тепло, светло и… мух полно…

      Про мух было явной ложью. Ваня захохотал.

      Птахи оглянулись, и соловей присвистнул:

      – Ли-ко: опять он научился нашему языку, коршун его подери! – И больше на Ваню Житного не отвлекался – птичьи дела были важнее, а с проводов уж орали:

      – А