Град огненный. Елена Ершова

молока. Это так пьянит, что мое омертвелое сердце начинает болезненно сжиматься. Развожу ее ноги – два белых, налитых соком стебля. Колени ободраны, и свежие царапины контрастно выделяются на белизне кожи. Путаюсь в подоле сорочки, раздраженно рычу и достаю нож. При виде отточенного лезвия девушка начинает выть в голос. Я зажимаю ее рот ладонью, а она пытается укусить. За пару взмахов взрезав подол, провожу кончиком лезвия по ее коже – от пупка до горла.

      – Тихо, – велю я и вжимаю лезвие в основании шеи. Нож прорывает тонкую кожу, к запаху молока примешивается терпкий запах меди. Девушка закатывает глаза – ее белки кажутся галькой, отшлифованной прибоем. Волны проходят по телу.

      Тогда я сам становлюсь волной.

      Сокрушительной, вобравшей в себя всю мощь океана, всю злобу тайфуна, все смерти рыбаков. И девушка вскрикивает, выгибается в моих руках, а волны начинают качать – все выше, все неистовее. Вокруг ревет и воет буря, или это просто кровь пульсирует в висках.

      Я больше не могу себя контролировать, и животная жажда разрушения вырывается на волю. Лезвие ножа погружается в горло девушки, а брызги становятся горячими и липкими. Слизывая их языком, ощущаю знакомый привкус железа. Тогда глаза девушки распахиваются, и зрачки заволакивает белесый туман. Тело выгибается в последний раз и ломается. Я вижу, как белизна ее сорочки напитывается алой влагой. В ушах стоит рев бушующей стихии, но сквозь него прорывается резкий, предупреждающий визг сирены.

      Наступает отлив.

      Сон отпускает неохотно, пытаясь утянуть на глубину, где в густой синеве и тишине медленно проплывают океанские чудовища. Там, на илистом дне, в густом подлеске водорослей, будет лежать и моя русалка. Ее невинная красота навсегда останется при ней, кожа никогда не узнает морщин.

      Я думаю о ней и о крови, вытекающей из разрезанного горла, когда удовлетворяю себя. Позже мне станет стыдно. Наверное.

      * * *

      С продуктами и вчера было плохо. Последнюю десятку я отдал в фонд помощи, а теперь на полках кроме початой пачки сахара ничего нет.

      Раньше я никогда не задавался вопросами, как люди достают то или другое. Я приходил к ним и забирал, что считал нужным. Теперь за все приходится платить, но это не самое трудное. Гораздо труднее выбрать: что купить в первую очередь, а что потом, или не купить вообще, а только посмотреть и сглотнуть слюну. И хотя в реабили-тационном центре нам рассказывали, как планировать бюджет, товарно-денежные отношения доставляют головную боль.

      Что, если и у Пола возникли денежные трудности? Лучше всего о его делах осведомлен комендант Расс. Но сегодня не его смена, и сквер с фонтаном убирает хмурый мужик с опухшим лицом. Он провожает меня недовольным взглядом и бормочет под нос, что понаехали нелюди, отбирают хлеб у честных граждан и страшно на улицы выходить – того гляди, прирежут.

      – По роже видно – душегуб, – подытоживает мужик и продолжает мести улицу.

      А я думаю о Поле. И о том, сколько дней осталось до получки. И не смотрю в витрины кондитерской, где с утра выкладывают свежую выпечку и многослойные,