По строкам лавандовых книг. Часть 1. Екатерина Терлецкая

в день заставляла её пить хотя бы воду. В школу ходить эти дни не удавалось, ведь в придачу к маме на диване мне досталась малышка Мелисса.

      Сестричка – моя единственная радость в нашем доме. Когда я узнала, что у матери с отчимом будет ребенок, я стала ненавидеть всю эту семейку и дом пуще прежнего. Помню, как пряталась на чердаке, когда малышку принесли из роддома. Три дня я принципиально не подходила и на сто метров к этому живому свертку, что мать носила за собой по дому. Мама и раньше не особо жаловала меня своей любовью, а с появлением Мелиссы я стала лишь обузой для их счастливой семейки.

      На третий день моего демонстративного протеста против малышки, по приходу со школы я услышала, жуткий плачь ребенка в холле. Отвратительные звуки писка с клокотанием слюней в маленьком горле, в прямом смысле слова закладывали уши. Я окликнула маму, но она не отозвалась. Крикнула громче, но в ответ опять тишина. Вдруг картинки из кошмаров с лавандового поля пронеслись в моей памяти. Прежний ужас перехватил дыхание, от воспоминаний, как я бежала по высокой траве цвета космоса и кричала во всё горло: «Мама!», но мама так и не отозвалась на помощь. Эти страхи из детства заставили забыть меня о том, что маленький кричащий сверток теперь мой билет в жизнь без капли родительской любви и ласки. Сорвавшись с места, я со всех ног бежала на звук детского плача, думая только о том, что должна её успокоить, должна приласкать, сказать, что она не одна и не потерялась. Это была наша первая встреча с моей малышкой Мэл. Я взяла её малюсенькое розовое тельце на руки и поняла, что больше никогда не смогу жить как прежде. Маленькая головка сладко-сладко пахла, заставляя уткнуться в неё носом. Она самый красивый ребенок на земле и бесспорно моя единственная любовь на всю жизнь. С тех пор этот дом и родители уже не казались такими невыносимыми как раньше. Я знала, дома меня ждет моя сладкая девочка, что так любит меня и наши обнимашки. Стоило мне взять её на руки, как она забывала про все слёзы и капризы, а я понимала, что наконец-то в этом мире есть человек, который меня любит.

      Подонок Матис бросил не только маму, но и малышку Мэл, за что я стала ненавидеть его ещё больше, если это вообще возможно. Те дни, когда мама просто лежала на диване и плакала, я не переставала удивляться: как это вообще возможно быть такой беспечной матерью? Как можно настолько думать только о своем душевном горе, чтобы забыть о двухлетней дочери на целую неделю?

      В те дни, будучи девчонкой четырнадцати лет я поняла, что никогда не смогу бросить этот нищий дом и уйти в свою собственную жизнь без оглядки. Моя мать попала в сложное положение уже не впервые, но не смогла позаботиться даже о себе, не то что о нас с Мэл. Я готовила кушать, возилась с Мелиссой и старалась не дать умереть от горя матери на том, чёртовом, диване в холле. В те дни сломалась детская душа… Пришлось осознать, что я никогда не смогу быть одна, как планировала. У меня всегда будет Мэл и мысли о ней. Я должна делать всё, что в моих силах, и что не в силах тоже должна делать, только бы она не