Нелюбимая. Ирина Мельникова

оду было немало, но это не мешало сосредоточиться и, не отрывая взгляда от икон, впитывать в себя вечные слова.

      – …Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем…

      Мягко потрескивали свечи. Порой совсем неслышно к подсвечникам подходила пожилая служительница церкви в сером платочке и фартуке и, убрав почти догоревшие свечи, так же тихо растворялась среди людей.

      Ника любила утренние службы. Любила свой храм. Уже несколько лет ходила сюда – то чаще, то реже. Иногда её захватывал суетный поток будней, и сил на то, чтобы стоять на службе после рабочего дня и – более того – вникать в смысл произносимых слов Священного Писания и молитв было почти невозможно. Бывало, выдёргивали сюда несчастья и трудности, которые, с Божьей помощью, всегда удавалось преодолеть. И жизнь продолжалась. Порой душа настойчиво требовала: «Иди! Всё хорошо, ты и расслабилась, а как вновь вожжа под хвост попадёт, прибежишь, упадёшь на колени…».

      А ведь было за что благодарить Бога! Изо дня в день, неустанно. За свою семью – благополучную, счастливую. За новое утро и полный событий день. За работу, о которой так долго мечтала.

      И только одного ей недоставало. Об этом одном и просила из раза в раз, из года в год, изо дня в день.

      О чём молятся все юные девушки? Особенно те, кому уже больше двадцати…

      Одним из главных вопросов – и в её собственной душе, и среди родственников, – были, конечно же, отношения. Любовь. Настоящая. Взаимная. Всеобъемлющая.

      А её всё не было. И в двадцать один, и в двадцать два года…

      Конечно, она влюблялась. Переживала всё это внутри себя – сначала яркую вспышку от осознания чего-то нового внутри, потом понемногу приземлялась, появлялась боль, случались и слёзы. А объект симпатий ни о чём не догадывался. Так и забывался ею в неведении, ни на дюйм не узнанный настоящим – таким, какой есть, без иллюзий.

      Ей казалось, что в двадцать четыре она уже достаточно взрослая, чтобы вновь столкнуться с такой любовью – болезненной, ненастоящей, выдуманной. Но вот – случилось. Как сейчас помнит: в первый весенний день, в начале Великого поста.

      И ведь, самое отвратительное (да, отвратительное, потому что именно это и мешало ей поскорее забыть о нём): он был идеальным. Не в плане внешности – обычный парень, высокий, темноволосый – кому-то по вкусу, кому-то нет. Но что-то такое душа её в нём разглядела. О верующем молодом человеке она мечтала всегда. И самая идеальная картинка семейного счастья представлялась в её жизни так: воскресное утро, она, муж, и у него на руках – их ребёнок, чадо любви – под негромкое чтение молитвы певчими ожидают своей очереди на Причастие. И в окна так же, как сегодня, струится ласковый свет, и душа полна необъяснимой благодати – неземной, необъятной. Как будто вся суета, боль, страхи и беды – там, за стенами храма. А здесь – островок безграничного счастья. Настоящего. Искреннего. И смотрит она на своих самых близких людей, улыбается и с благодарностью мысленно вторит молитвы за хором.

      Ника едва заметно качнула головой. Опять увлеклась иллюзиями, и, вместо того, чтобы участвовать в богослужении, предаётся своим фантазиям. Но была в душе какая-то необъяснимая уверенность, что это будет – та самая картинка счастья. Да, не в этом году, и, может быть, даже не в следующем. Но будет. И вера эта была сильнее всех сомнений и страхов.

      Она стояла, как обычно, у иконы Богородицы «Неувядаемый Цвет». Какой-то особой она ей казалась – праздничной и полной той самой надеждой, которой полнилось и её юное, пылкое сердце.

      Каждый раз, обращая свои глаза на лик Божьей матери, она знала, что её слышат. Но, видно, пока не время.

      Обычно рядом с ней стоял и он. Сколько уж раз – не сосчитать. Иногда – плечом к плечу, иногда – через несколько человек друг от друга.

      Обратила внимание на него совершенно случайно. Хотя бывают ли случайности в этом мире? Особенно если дело касается любви.

      На службе было много народу, первая неделя Великого поста. Душно, тесно: кто-то выходит, постоянно извиняясь, стараясь как можно тише, но всё равно отвлекая внимание. Кто-то кашляет. Впереди, ближе всех к алтарю, стоят бабулечки – как солдатики, ни одной воскресной службы не пропускают, чинно опускают головы, шепчут слова молитвы, ещё и за другими следить успевают: кто-то свечку не так поставил – надо поправить, вот девушка зашла без платка – пожурить, а у той вон ребёнок кричит, хоть и не младенец уже – осадить строгим взглядом надо и мать, и чадо, чтобы задумались.

      Во всей этой суете молиться непросто, но в какой-то степени и это – урок терпения и смирения.

      Ника, как обычно, стояла у любимой иконы Богородицы ближе к выходу. И вдруг где-то там, впереди, женщине стало плохо. Упала в обморок, люди вокруг засуетились, кто-то попросил поскорее воды принести. А что толком делать – никто не знает.

      – Врачи есть? – послышался шёпот. – Врачи…

      Откуда-то сзади неё и показался он – пока неизвестный, безымянный, незамеченный прежде. Решительно