Маршрут для двоих. Ирина Мельникова

становится мальчиком всей твоей жизни.

      Эти слова поддержки как-то не очень меня подбодрили. Мальчиком всей своей жизни Васю я ну никак не могла представить.

      Звонок прозвенел очень вовремя, и под вялотекущую монотонную речь учительницы, объясняющей у карты, что такое проливы и где они находятся, я смогла спокойно обдумать случившееся. То, что всё в жизни относительно, и может в любой момент повернуться с ног на голову, я не сомневалась. Однако вряд ли это относится к моим чувствам по отношению к Васе.

      Интересно, что будет со всеми нами – мной, Дашей и Лесей, Васей и прочими одноклассниками, – после того, как мы закончим школу? Лет через десять. Останутся ли крутыми те, кого считают крутыми сейчас? Те, которые поют на концертах, участвуют во всевозможных конкурсах и учатся на «отлично». Те, кому сейчас окружающие смотрят в рот и все их слова принимают на веру. Те, за кем табунами бегают по школьным коридорам поклонники, стараясь урвать улыбку школьной «звезды». Те, кто состоят в молодежных советах, являются капитанами команд по баскетболу, футболу, кто собирает больше всех грамот. Что будет с ними? Останутся ли они на вершине, или в большом мире действуют другие правила?

      Получается, будто я надеюсь, что на главный вопрос «останутся ли?..» хочу получить ответ «нет». Это не так. Я не хочу, чтобы у них было плохо. Я хочу, чтобы у меня хотя бы что-то стало, наконец, хорошо. Я не завидую. Мне не нужно всех этих грамот, почета и славы, скучный дневник с одними «пятерками». Я хочу быть счастливой. Счастье – понятие абстрактное. Сформулирую по-другому: я хочу любви. Настоящей! Любить и быть любимой. Причем оба эти понятия должны быть связаны с одним человеком: любить его и быть любимой им. Треугольники мне не нужны. Я терпеть не могу математику.

      Я ощутила, что вновь нахожусь на гране уныния. Волна меланхолии накрыла меня, и глаза уже готовы были наполниться слезами. Нет, нет, только не сейчас. Не при всех. Уходи, грусть.

      – Мартынова! – я вздрогнула от резкого, словно раскат грома, голоса учителя, и подняла глаза.

      Софья Игнатьевна стояла прямо передо мной. Её глаза под стелами очков в стальной оправе горели недобрым блеском.

      – Встань, Мартынова! О чём я только что спросила?

      Учительница двинулась к столу, и Даша, воспользовавшись моментом, начала мне что-то шептать. Но я почти не слышала её – так сильно билось моё сердце.

      – Тихо! – резко обернувшись, рявкнула географичка.

      Мне было стыдно, что я отвлеклась. Справившись с охватившим меня волнением, я просипела:

      – Извините, я не слышала.

      – Дневник, – коротко скомандовала учительница.

      Я покорно достала из рюкзака свой дневник и подала. Она долго листала страницы, отыскивая нужную неделю, что-то написала внутри, а потом вернула мне со словами:

      – Можешь быть свободна.

      В любой другой раз я бы жалостливо попросила остаться в классе, но сегодня мне не было до этого