Найти себя в эпоху перемен. Геннадий Волобуев

революции и Гражданской войны – она постоянно читала книги, местную газету, слушала радио и мудро реагировала на все новости. В этом было нечто интеллигентное. Текущая жизнь, все семейные тяготы, обрушившиеся на её плечи, не оставляли времени на особые размышления. Надо было кормить, учить, обогревать детей. А пенсия была за потерю кормильца – мизерная, как раз на уровне средней стипендии в институте. Только на неё надо было кормиться, и жить троим. Свою пенсию она не заработала, так как всю жизнь воспитывала детей. Их было у неё восемь. Двое умерли, один ушёл с первых дней на фронт, прошёл всю войну, израненный остался лечиться и жить в разрушенном Сталинграде. Другие дети создали семьи и разъехались по городам. Каждая в те годы едва сводила «концы с концами».

      Но этот парадокс можно объяснить, если соединить родившийся в душе юноши протест и духовную ауру книг. Протест серости и приниженной действительности: пьянству, нищете, бездушности, городской грязи, бездорожью, преступности в рабочих кварталах. «Почему люди так опускаются, – думал он, – учатся в советских школах все одинаково. Слушают одних учителей, занимаются в одних кружках, дружат друг с другом… В школах, где одинаковые по всей огромной стране программы и учебники, где все ученики в равной мере соприкасаются с чем-то высококультурным, возвышенным. Но как только выходят в самостоятельную жизнь, начинаются метаморфозы. Какая-то одноклассница неудачно вышла замуж – муж пьёт и бьёт, какой-то приятель не поступил в институт – пошёл работать не в лучший коллектив, опустился, запил, утратил последние навыки культуры речи и до времени стал стариком. Ведь старость начинается от безволия души и побеждает человека изнутри. Только молодой дух, оптимизм, мыслительный процесс продляют молодость и годы…»

      Родительская сторона тоже была не на высоте. Многим добрым людям пришлось пережить коллективизацию, репрессии, войну. Здесь в Сибири образовалась концентрация перемещённых, обиженных, осужденных… Многие родители в эти суровые годы не могли получить ни хорошего образования, ни воспитания… Убогость многих предприятий, учреждений, влачивших жалкое существование, неспособность их обеспечить рабочие семьи жильём, достаточной заработной платой, нормальной социальной защитой, культурными бытовыми условиями отражалась и на молодом подрастающем поколении. В этой социальной воронке крутились и стар, и млад. Потому школа создавала только основу, могла дать шанс на пути к светлой и счастливой жизни. Кто не хотел или не мог им воспользоваться, затягивался в своеобразную жизненную воронку и становился, как все в той не самой лучшей среде. Время как бы замедлялось в ней, даже останавливалось. Приехав сюда на родину, бывший выпускник через двадцать – тридцать лет мог увидеть тот же бедлам на улицах, грязь, понаблюдать за ругающимися соседями, услышать грубое просторечие и нецензурную брань.

      «Человек не должен быть таким, – думал Алексей, – почему он унижен и сам унижает своё достоинство, почему он привыкает к физической и духовной грязи, почему не сопротивляется?»

      Ведь не зря в одном из школьных сочинений, он поставил эпиграф из Гёте: «Нет, лучше с бурей