Люди такие разные. Записки газетчика. Сергей Павлович Степанов-Прошельцев

Или не ту. Не удивительно, что вся троица призналась в соучастии в преступлении. В тридцатых годах под пытками признавались и не в таких грехах. Суд не обратил внимания на то, что Варнаков утверждал, будто взял шкатулку из кабинета Мейерхольда. Но он был закрыт и опечатан, и проникнуть в него, не нарушив печать, было нельзя. И обвиняемые получил по полной программе. Варнаков был осуждён на 15 лет, Огольцов и Матюхина — на семь. А потом их, за исключением Матюхиной, расстреляли.

      Но история продолжалась. Кто-то прислал анонимный донос на соседа Зинаиды Райх по дому в Брюсовом переулке. В этой анонимке утверждалось, что черепаховую табакерку видели у оперного певца Дмитрия Головина. Эти сведения подтвердились. Табакерку, абсолютно идентичную той, что изъяли у Варнакова, по словам Головина, подарил ему его сын Виталий.

      Фамилия Головин показалась мне очень знакомой.

      — А он случайно не из Ставрополя? — прервал я рассказ Константина Сергеевича.

      – Да, оттуда, — сказал он.

      Земля тесная. Оказалось, что Дмитрий Данилович Головин приезжал в Ставрополь в 1964 году, когда я ещё учился в школе. Он побывал на своей родине в селе Безопасном Труновского района и заглянул в гости к давнему другу — артисту Ставропольского драмтеатра Михаилу Кузнецову, а я поддерживал приятельские отношения с сыном Кузнецова Гошей. В тот день я был у них дома, и мы стали свидетелями разговора двух друзей, из которого стало понятно, что Дмитрий Головин десять лет провёл в ГУЛАГе.

      — Его всё-таки осудили за убийство вашей матери? — спросил я.

      — Нет, приговорили к расстрелу его сына Виталия — пояснил Константин Сергеевич. — Тот признался, что убил маму. А Дмитрия Даниловича посадили позже — во время войны. Кажется, за какой-то анекдот. Но я думаю, НКВД таким образом убирало лишних свидетелей. Жалко Головина-старшего. Он был прекрасным певцом. Мы переписывались с ним, он жил под Туапсе, а умер в 1966 году.

      — Так кто же настоящий убийца? – задал я вопрос Константину Сергеевичу.

      — Люди Берии, — ответил он после некоторой паузы.

      У него были все основания так думать. Уже после войны, где сын Есенина получил три ранения, его пригласили в НКВД. Следователь интересовался судьбой архива Мейерхольда, который дети Есенина спрятали на даче в Балашихе.

      — И вдруг, — рассказывал Константин Сергеевич, — он вынимает из кармана портсигар. Я его сразу узнал — он принадлежал отчиму, Мейерхольду, и был куплен им вместе с табакеркой. Не знаю: случайно это было сделано или специально. Скорее всего, специально, чтобы показать могущество НКВД и вынудить меня указать, где находится архив отчима.

      Впрочем, во всесильности карательных органов дети Есенина убедились значительно раньше. Их выселили из просторной квартиры в Брюсовом переулке, а в ней прописались одна из бесчисленных любовниц Берии, 18-летняя Вардо Максимилишвили