Конец Пиона. Александр Леонидович Аввакумов

стало известно от этого человека, что ваша жена работает на Казанском пороховом заводе. Это действительно так?

      – Раньше работала, господин офицер, а сейчас не знаю. После моего ареста могло многое измениться.

      – Скажите, Тарасов, что же все-таки заставило вас перейти линию фронта?

      – Желание жить, господин офицер, и ничего более, – словно на экзамене, громко произнес Александр.

      Немцы переглянулись между собой.

      – Служба безопасности рейха считает вас русским разведчиком. Вы знаете об этом?

      – Не знаю, господин офицер, они мне об этом ничего не говорили. Мне кажется, что они в любом русском видят врага. Это вполне естественно: идет война.

      Один из офицеров открыл папку и протянул ее другому офицеру. Тот, прочитав документ, сказал:

      – Тарасов, я сейчас ознакомился с документом, составленным службой безопасности. Ваша фамилия находится среди тех, кто подлежит ликвидации. Здесь написано, что вы командовали ротой.

      Тарасов побледнел. На его лбу выступила испарина.

      – Господин офицер, я не знаю, почему я оказался в этих списках. Я не враг Германии и переходил линию фронта с надеждой, что смогу сохранить свою жизнь, а выходит, я ошибся и опрометчиво поверил Ивану, который рассказывал мне о сытой жизни в Германии. Что ж, за ошибки нужно…

      – У вас еще будет время переговорить на эту тему со своим товарищем. Если хотите жить, то подпишите вот этот документ. Это ваше согласие на сотрудничество с германской разведкой.

      Александр взял ручку и, не читая, подписался.

      – Теперь вы можете пообщаться с товарищем. Затем вас покормят и отправят в одну из наших разведшкол. Вы меня поняли?

      Тарасов кивнул. Когда из кабинета вышел офицер, он обнялся с Иваном.

      ***

      Проценко долго рассказывал Тарасову о своих приключениях: о том, как проходил проверку, как некоторое время сидел в гестапо. Из его рассказа Александр понял, что их переход через линию фронта был воспринят немецкой разведкой неоднозначно. Многие из Абвера считали, что их побег из заключения был спланирован и организован НКВД, а сам Проценко был перевербован советскими чекистами.

      – Тебя, наверняка, тоже трясли, как грушу? – поинтересовался у него Проценко.

      – Да. Сначала со мной мирно беседовали, а потом начался разговор с пристрастием. Били профессионально, как умеют бить в подобных учреждениях. Мне кажется, что отбили почки и сломали несколько ребер. Я и сейчас кое-как передвигаюсь.

      – Ты действительно плохо выглядишь, Саша. Но сам знаешь, кто сильнее, тот и прав. Месяц назад меня перевели из Варшавской разведшколы в Борисов, в филиал нашей школы. Я работаю там инструктором, но думаю, что это временное явление и меня снова отправят в Россию. Хочу похвалиться: руководство школы представило меня к награде. Знаешь, я бы сейчас снова вернулся в Казань: красивые там места.

      – Зачем? Что ты там оставил такого, чтобы вновь подвергнуть свою жизнь риску? Может, какие-то ценности?

      Проценко вздрогнул и посмотрел на Тарасова.

      – Может,