Контролер. Порвали парус. Юрий Никитин

разнообразием в наркоте, поисками в сексе, опасными играми, извращениями…

      – Вот-вот, – прервала она, – только на писателей не кивай. Ишь, удобная мишень. Ученые такие же, только не так на виду. У вас тоже мозги… без моральных принципов.

      Я сказал мирно:

      – Договаривай. Судя по пупырышкам на твоих руках, ты увидела меня в каком-то из сексуальных маньяков?

      – А у тебя есть другие объяснения? – отпарировала она. – Ты же совершенно не признаешь над собой контроля. А без этого просто не может быть общества.

      – Контроль над наукой? – спросил я. – Понимаешь, коня можно привести к водопою силой, но заставить пить не получится…. Так и с наукой. По приказу не делают открытий. Либо буду свободно работать на родную страну… пусть даже в ГРУ, я же признаю острую необходимость в такой организации контроля на данном этапе развития общества… во как задвинул!.. либо буду так же свободно, как и хочу, работать в научно-исследовательском Центре Мацанюка.

      Она покачала головой.

      – Никто не будет ради тебя ломать систему. Будь реалистом.

      – Ты так полагаешь? – спросил я. – Системы ломали, начиная с первобытно-общинного. Систем было столько, что можно перечислять до утра, а ты вообще-то даже не о системе, а крохотном ее пятнышке. И хочешь, чтобы все оставалось неизменным, несмотря на резкие перемены в обществе!.. Нет уж, если я вижу, что впереди, и это мне нравится… надеюсь, продолжать не надо?

      Она помолчала, глядя крупными глазищами, как я расправляюсь с бифштексом.

      – Ты слишком… независим, – произнесла она уже тише и не таким агрессивным голосом. – Нельзя жить в обществе и быть от него независимым. Потому у меня…

      – Недоверие?

      Она покачала головой.

      – Хочу, чтобы недоверия не было у других.

      – Пусть другие о своих делах и заботятся, – предложил я. – Ингрид, я вижу твою настороженность и твое, давай уж по-честному, недоверие. Если что не так, скажи. Я все отвечу. Только, предупреждаю, недоверие… эта штука обоюдная. Если буду чувствовать его к тебе, могу просто воздержаться от работы с тобой. Прости за откровенность.

      Она запнулась, во взгляде вспыхнуло чуть ли не бешенство, но не разгорелось, а осталось вот такое, жестко контролируемое. Никто не станет работать с напарником, которому не доверяет или который не доверяет ему, так что мой ответ предельно ясен. Ничего личного, таков кодекс как моральный, так и уставно-служебный.

      – Ты груб, – проговорила она, сдерживая в себе нечто недоброе, – никто со мной так не говорил!

      – Правда? – спросил я. – А у тебя были напарники?.. И сколько держались?.. День-два?.. Ладно, Ингрид, мне пора идти… и работать, а не. Захочешь извиниться, могу выслушать. Но извинения должны быть не ля-ля для формы.

      Я оставил деньги на столе и покинул кафе, выказывая всем видом, что глубоко возмущен, хотя на самом деле, если честно, никакого возмущения. Мысли и эмоции Ингрид как на ладони, все типично, но все равно такое спускать нельзя, если хочет работать со мной. У нее сильный характер, всех нагибает