Русской души кочевья. Борис Гучков

/v>

      Седа патриарха лесов голова,

      Мудра и печальна…

      Мы кожу меняем. Мы те ж дерева,

      Как это ни странно.

      Я полем житейским, где множество мин,

      Немало протопал.

      Увы, я уже не цветущий жасмин,

      Не стройный, как тополь.

      Хотя и сноровка, и силушка есть,

      Но, как забияка,

      В открытую дверь я ломиться и лезть

      Не стану, однако.

      А тополя подвига манит кураж.

      Изящен, как терем,

      Он за год-другой на девятый этаж

      Забраться намерен.

      Не ведает тополь, что корни слабы,

      Что хрупки колени,

      Что скоро над ним посмеются дубы

      И даже сирени.

      «Девять граммов свинца поцелуют висок…»

      Девять граммов свинца поцелуют висок…

      Ты не знал, бедуин, что расставлены сети.

      Ты, представ пред Аллахом,

                                    вспомнишь жаркий песок.

      Ничего ты другого и не видел на свете.

      В срок лесник из Сибири повстречает каргу,

      Чьи пустые глазницы пугающе грозны.

      Что запомнит лесник? Он запомнит тайгу,

      Где до самого неба корабельные сосны.

      И я знаю, что скажут матросы, когда

      Посейдон повстречает их грешные души.

      – Вы откуда, ребята?

      – Мы с планеты вода,

      Потому что её много больше, чем суши.

      «Каждый день сообщает синоптик…»

      Каждый день сообщает синоптик

      О тайфунах и ярости ветра.

      Каждый день пополняют синодик

      Отошедшие с белого света.

      Им, ушедшим навеки, не важно, —

      Ибо скорби людские растают, —

      Будет мёрзла земля или влажна,

      Отпоют или так закопают.

      Слышу глас их: не плачьте напрасно.

      Жизнь людская, как ниточка, рвётся.

      Завтра скажет синоптик, что ясно,

      И конечно же не ошибётся.

      «В «Старике и море» Хэма…»

      В «Старике и море» Хэма

      Не сюжет важней, а схема,

      Схема сути бытия.

      Жизнь – суровый судия!..

      На крючок из прочной стали

      Ты тунца поймаешь в море,

      Но акул зубастых стаи

      «Поделись!» – попросят вскоре.

      Не поделишься – не сетуй.

      Обрати молитву к Богу,

      Лодку вытянув и сети

      Бросив мокрые к порогу…

      «Мост старого режима…»

      Мост старого режима

      Сто лет стоит, устав.

      Здесь ветер, как пружина,

      Когда летит состав.

      Советские скульптуры…

      Стоит декабрь сырой…

      Сигает с верхотуры

      Моста вниз головой

      Какой-то юный Вертер,

      Дурная голова.

      Его уносит ветер

      Прощальные слова.

      Дощатый гроба терем…

      Заснеженный погост…

      «Вам мною счёт утерян!» —

      Рыдает старый мост.

      Эпиграф

      Образ, время действия и место,

      Акварель пейзажа этих мест…

      Но эпиграф к книге лучше текста,

      Как бы ни хвалили этот текст.

      Не хвалы достоин текст, а порки.

      В умиротворении души

      Отыскал я классика на полке:

      До чего же строки хороши!..

      «Нет, не Марка и не Луки…»

      Нет, не Марка и не Луки,

      Не Матфея, не Иоанна,

      А Евангелие от сохи

      Дед читал, просыпаясь рано.

      Ещё затемно – за порог,

      А темно – возвращался в избу.

      Он в молебнах не видел прок

      И не веровал коммунизму.

      До восьмидесяти девяти

      Дед скрипел, как сухое древо…

      Боже милостивый, прости!

      Не брани его, Матерь-Дева!

      Умоляю: не в тень олив, —

      Наказанье да будет строго! —

      Вы с сохою его средь нив

      Поместите