Избранное. Том 2. Художественные очерки и заметки. Василий Макеев

на всякий случай и, донельзя довольный, приглашал очередную компанию в свою холостяцкую квартирку.

      Мы любили собираться у него малым казачьим кругом: сам хозяин, пронзительно-соловьиный прозаик Иван Данилов и я, грешный. Калякали, подталдыкивали друг дружку, закусывали знаменитым максаевским рассольником, который гондобил он из чего бог послал, а все равно получалось сытнейшее и острейшее донское хлебово. Нередко эти посиделки кончались сватовством: мы везли Александра Васильевича к какой-нибудь учительствующей вдовушке, он перед ней распускал стрепетиные перья, говаривал важно, мол, денежки у него водятся и дитя невестино он ни в чем не обделит и не обидит. А когда мы с Даниловым потихоньку убирались восвояси, не мешая чулюкать довольной парочке, Максаев неожиданно настигал нас на ближайшей остановке с истошным воплем: «На кого вы меня спокинули!».

      Боязливая тяга к семейному существованию преследовала его все последние годы. По личным подсчетам, с первой и, увы, единственной женой он в общей сложности прожил два десятка дней и восемнадцать лет платил алименты, сроду не числясь ни в каком штате. На что, скажите, стрепету трудовая книжка? Вот почему, несмотря на всю его земляность и казачью хватку, большинство максаевских знакомств и влюбленностей носило отвлеченно-небесный характер. Ну не мог он врать и сорить чувствами. Помню, как-то приходит ко мне грустный, только что бросивший курить и заводит свою вечную шарманку:

      – Как же мне всежки поджениться, Степаныч?

      Я ему ответствую, что нет ничего проще: газеты пестрят знакомственными объявлениями, выбирай не ленись – хошь молоденьку, хошь степеннее. Выбрали мы по уму сорокалетнюю блондинку с высшим образованием, созвонились, представились, повязали на его журавлиную шею листопадный галстук, и отправился наутро мой блаженный Александр Васильевич на знаковую скамейку над набережной. На блондинку он, по его словам, произвел неизгладимое впечатление! Особенно когда продекламировал свое дурнопьяное:

      Иль, упругая, враскачку,

      Пряча смуглое лицо,

      Не взойдет ко мне казачка

      Этой ночью на крыльцо?

      Блондинка уже обещала немедленно подзагореть, уже мысленно объединили они его однокомнатную с ее двухкомнатной и для письменного стола нашли подходящий угол, как вдруг черт ее дернул спросить с величайшими предварительными извинениями про отношение достойнейшего Александра Васильевича к небезызвестным российским горячительным напиткам, коими злоупотреблял предыдущий спутник ея жизни. И так стало жаль поэту доверчивую женщину, что не задумываясь он брякнул направдок:

      – Милушка ты моя! Тридцать лет подряд кажинный божий день пью ее, треклятую – и жив-здоров, как видишь!

      Свидание кончилось обоюдными слезами…

      Надо сказать, что почти всю максаевскую жизнь я отлично знал по его рассказам и историям, которые он вспоминал под хмельком с непередаваемым юмором и нисколько не щадя себя. О том, как он в школе преподавал немецкий язык, не смысля