Заплаканная душа. Василий Макеев

Василию: «Эта твоя книжка – чисто моя заслуга!» – «Не понял! – ответил он. – Может, ты и стихи за меня написала?» Нет, стихов я не писала, но бережно складывала черновик к черновику в отдельную папку – по циклам, по сезонам, по тематике. Когда стихов набралось достаточно, стала подталкивать: «Собирай книжку!» – «Соберу, соберу…» – неопределенно отвечал он. Но время шло, а черновики оставались черновиками.

      Впрочем, я всегда знала, что поэзия для него – писание, а всё остальное досадная морока.

      Но у меня в запасе был ещё один аргумент: «А ты название придумал?» И стрела попала в цель: задумавшись над названием, он снова загорелся идеей сделать новую книжку. Из старого отобрали лишь толику, дабы сцементировать общую идею книги, названной весьма рисково – «Заплаканная душа».

      Раздражаясь порой на «казачью лохматость» некоторых макеевских строк, я тем не менее не могла без слёз читать эту горькую, совершенно честную, очень живую рукопись.

      Василий Макеев проступает здесь сквозь стихотворную вязь страниц печальными глазами, надорванной изму-ченностью, заплаканной душой.

      Когда я начинаю это въяве осознавать, хоть знаю Василия лучше всех на свете, то готова остро защищать его от всяческих недоброжелателей, завистливых обидчиков, хладнокровных гонителей.

      В реальной жизни он сам кому хочешь отповедует без оглядки, но в стихах…

      Как же всё-таки беззащитны души настоящих поэтов! Лучшее, что есть в русской литературе – это, по моему тайному убеждению, поэзия. Она и спасение, и защита, и утешение в горе.

      Она – правда нашей жизни, почему-то понимаемая народом, но жёстко отвергаемая властью. Речь, конечно, не о текстах в рифму, но о поэзии.

      Макеев – человек на своём месте!

      Кто его попрекнёт творческим куском хлеба, многими званиями, премиями, наградами, если душа платит и платит живыми слезами за редкие минуты света на этой земле?

      Живи долго, мой родной, пиши в охотку, только не разбрасывай черновики по квартире.

      Татьяна Брыксина

      Палисадник

      «Омою глаза ли сердечками…»

      Омою глаза ли сердечками

      Тонкой ноябрьской берёзы,

      В траву закуржавленную

      Лист иль слезу уроню,

      Уже не запустят со зла

      Моровые морозы

      За пазуху добрую мне

      Огневую свою пятерню!

      Слыхать: потепленье…

      И вышла на паперть погода,

      И тучи висят неудойные

      Вниз головой.

      А что там в закутах,

      В запасках у жизни народа —

      Кому это знать?

      И оплакивать разве впервой?

      Я рад бы деньгой заручиться

      Иль славой какою опальной,

      Но мне не грозят ни деньга,

      Ни любовь без шиша.

      Приемлю в обнимку

      Неведомый кризис

                           скандальный,

      А тухлость природы

      Никак не приемлет душа!

      Она не приемлет

      Весёлого в мире паскудства,

      Чтоб всех обмануть

      И куда ни попало позвать.

      А надобно вымолвить

      Хрустко и бережно-грустно:

      Берёза, беда, бедолажность

      И благодать!

      «В начале хладного апреля…»

      В начале хладного апреля

      Ещё природа скуповата.

      Пичуги плачут еле-еле

      На снег в лощинах ноздреватый.

      В ночи к кому-нибудь придраться

      Морозец муторно стремится.

      Стволы берёзок шелушатся,

      Как щёки справной молодицы.

      Капели плавно отсопели,

      Пошли прощанья-провожанья,

      В начале хладного апреля

      Душа исполнена желанья.

      И я, как голубь бесполезный,

      Полуоблезлый и скулючий,

      Спешу к тебе – ещё болезный,

      Но непростительно живучий.

      Апрельский снег

      Стоял апрель.

      Сирень сорила.

      Витал в аллеях женский смех.

      Как вдруг погода повалила,

      Сорвался с дуба вешний снег.

      Верней, со смурых веток неба,

      Белей, чем стираный ковыль,

      Повисла мертвенная небыль

      Или неслыханная быль.

      Под носом пасынок природы

      Соплю разматывал с утра,

      И чертыхались пешеходы,

      И