Лепота. Василий Макеев

родился с серебряной ложкой во рту,

      Уверяют соседи меня вразнобой:

      Оглашенный мой крик слышен был за версту,

      И талы закачались над полой водой.

      Улыбалась мне мать из-под теплой руки,

      Ею хвастался дед как снохой дорогой.

      И качали отца моего мужики

      За лихой, огневой, голубой самогон!

      Только кто-то не пил на веселом пиру,

      Только кто-то в свой рот даже рюмки не брал.

      И в семнадцатый март на промозглом ветру

      Потому, может, голос я свой потерял.

      Не успел я потешить ни мать, ни отца.

      Не допел, не доставил на свадьбах весны

      Ни купца-молодца, казака-удальца,

      Ни разбойничьи те расписные челны.

      В просторечии нашем – я просто охрип.

      И не то чтобы петь вечера напролет —

      Я стесняюсь при всех горячо говорить,

      Опозорить боюсь старый песенный род.

      Что же делать теперь? Я молчать не могу,

      Не хочу, не хочу в рот воды набирать.

      Даже косы поют на рассветном лугу,

      Даже травы, упав, не хотят умирать…

      Все равно буду петь о раскосых дождях,

      О глазах зазывных хуторских молодиц.

      Будут зори расти, как хлебы на дрожжах,

      Будут звезды лететь на покатый карниз.

      Покорятся слова и мелодия мне,

      Ведь недаром тогда, не с тяжелой руки,

      Улыбалась мне мать наяву и во сне

      И качали отца моего мужики!

      «Крещен в простой филоновской купели…»

      Крещен в простой филоновской купели

      Отцом Степаном чуть ли не тайком,

      Когда над миром ангелы летели,

      Я это понял радостно потом.

      Жил так и сяк, то правым, то неправым,

      Но что, наверно, истинней всего —

      Ни мыслью злой, ни языком корявым

      Не трогал всуе Бога своего.

      Чтил старину, друзьям сполна мирволил,

      С худым карманом плыл по кабакам,

      Но не давал проснуться дикой воле,

      Готовым к драке добрым кулакам.

      Выкидывал забавные коленца

      И не чурался пряного греха,

      Коль жизнь располовинена, как сердце

      Шершавого в прожилках лопуха…

      И горд лишь тем, и слов не выбираю,

      И бью природе-матушке челом,

      Что я в паницком благодатном крае

      Слыл у народа знатным косарем.

      «Окрестность, округа, околица…»

      Окрестность, округа, околица,

      Окольная речка кружит —

      На чем мое сердце покоится

      И все, чем душа дорожит.

      Подкова ль в проулке зацокала,

      Вздохнул ли в ночи вороной —

      Все кажется: около-около.

      Все чудится: рядом со мной.

      А чувства в груди не уместятся,

      Я поля печаль не полю —

      Пляшу под матрешкою месяца,

      Под солнышка бубен пою.

      На родине с болью не свыкнуться,

      Хоть жизнью ты бит-перебит.

      И мне то сорока откликнется,

      То