Репортер. Джеймс Хедли Чейз

мог видеть ее полные ужаса глаза.

      Один из мужчин был готов снова пнуть Смолла в лицо. И тут девушка впилась ногтями в лицо громилы, заставив его отпрянуть. Потом она склонилась над Смоллом, оказавшись лицом к нападавшим.

      Мужчины отступили назад. Настала минута напряженной тишины. Затем человек с расцарапанным лицом закричал и размахнулся дубинкой. Дубинка врезалась в предплечье девушки, когда та подняла руку вверх, чтобы защитить голову. Сломанная рука бессильно повисла.

      – Убить эту черномазую суку! – взревел пострадавший и ударил дубинкой девушку по голове.

      Девушка упала на Смолла. Халат задрался, и было видно ее длинные и тонкие ноги.

      В конце улицы раздался пронзительный полицейский свисток. Пятеро нападавших обернулись. Два младших шерифа со сверкающими на солнце звездами смотрели на них, широко улыбаясь. Затем стражи закона медленно направились к месту расправы.

      Мужчина с расцарапанным лицом склонился над лежащей без сознания девушкой и с наглой жестокостью вогнал конец своей дубинки ей между ног. Один из товарищей схватил его и оттащил прочь. Затем все пятеро, повернувшись спиной к медленно приближающимся шерифам, быстро зашагали прочь.

      Пока шерифы шли к лежащим без сознания неграм, пятеро мужчин успели скрыться.

      Кейд опустил камеру. Он понимал, что теперь у него есть фотографии, даже более ценные, чем любые снимки, которые он мог сделать на марше свободы.

      Теперь ему захотелось выпить.

      Кейд неуверенным шагом вернулся в комнату – и остолбенел. Волна холода прокатилась по его спине.

      В дверном проеме стоял Митчелл. Мужчины смотрели друг на друга, затем Митчелл вошел в комнату, закрыл дверь и запер ее за собой.

      – Отдай камеру, сукин ты сын, – сказал он.

      Кейд подумал: «Как случилось, что всего за год я смог разрушить свое тело и притупить разум и теперь, когда мне так нужны силы, они наверняка подведут? Год назад я легко справился бы с этим дешевым головорезом. А теперь он внушает мне страх. Он для меня слишком сильный. Он может избить меня и отнять фотографии».

      – Ты слышал, что я сказал? – рявкнул Митчелл. – Давай камеру!

      Кейд попятился. Дрожащими пальцами он снял двадцатисантиметровый объектив и положил его на кровать, продолжая отступать, пока не достиг стены.

      Митчелл медленно приблизился к нему.

      – Я видел, как ты фотографировал, – сказал он. – Теперь у тебя большие неприятности. Я предупреждал, не так ли? Давай камеру!

      – Можешь ее взять, – задыхаясь, ответил Кейд. – Только не прикасайся ко мне.

      С этими словами он снял висевший на шее фотоаппарат.

      Митчелл молчал, с ухмылкой глядя на Кейда.

      Камера висела на ремешке, который Кейд держал в правой руке. Лицо Кейда побледнело, рот был приоткрыт. Дыхание стало прерывистым, он задыхался. В глазах читался ужас. Кейд выглядел таким презренным существом, что Митчелл совершил роковую ошибку: он уже расслабился, садистски предвкушая момент, когда