Нетелефонный разговор. Михаил Танич

сижу я до сих пор

      На той галерке,

      До сих пор мои ладошки

      Не остыли.

      Таганрог, Таганрог, вечный город вечного детства! По твоим улицам вот уже шестьдесят лет я не ходил, не судьба. Но ты всегда жил и живешь во мне цветением своих сиреней и абрикосов (жердели – называлось это на местном жаргоне), ночными голосами пароходов у причальной стенки, выщербленными ступенями Каменной лестницы. Это – с той стороны моря, а с нашей – высоким обрывом с домиком Дурова и пляжем. И живописной стайкой американских людей, мужчин и женщин, в разноцветных шерстяных трусах и купальниках, на пляже. Бутылки и баночки с кремами и жидкостями для загара и от загара.

      Пляж! Прервусь, чтобы вспомнить, сколько чудес произошло на твоем золотом песке. Это ныряние с мостика в неглубокую воду Азовского моря. Это первая девочка, увиденная как девочка, в мокром облегающем купальнике, – заметил, где другая! И еще, и еще. Вот как в этом стихотворении.

      Вот такой я, седой,

      Толстопузый,

      А давно ли на южных морях

      Я со шлюпки нырял за медузой,

      Мяч гонял ну на всех пустырях?

      И водою поил барахолку,

      И на пляже – была не была –

      Мне почти накололи наколку,

      Никаких вариантов – орла!

      Помню жидкий кисель вазелина

      На своей воробьиной груди,

      Черный запах горящей резины

      И команду: лежи – не зуди!

      Что случилось и что помешало,

      Почему я живу без орла?

      Может, в ухо судьба подышала

      И беду от меня отвела?

      Только стерла орла промокашка,

      И я нынешний вид приобрел –

      Толстопузый, седой

      Старикашка,

      Представляете – был бы орел!

      Громкая чужая речь, английская, а может, и еврейская – не узнать, если ни о той, ни о другой не имеешь понятия. Те самые люди с афиши «Вайнтрауб Синкопейторс», Ю Эс Эй, залетевший неизвестно как в нашу глубинку американский джаз-оркестр! Может быть, и шпионы, но дело сделано – семена этой заразы посеяны, и вот я уже играю на тяжелой дверной щеколде (от воров, с черного хода!) ритмическую партию в нашем дворовом джазе под руководством моего закадычного кореша Вити Агарского (будущий Витек из песни, которая появится через каких-то шестьдесят лет).

      Кто сказал, что нужен какой-то выдающийся музыкальный талант, если оркестром руководит твой кореш Витек, играющий на всех остальных инструментах, и всего-то нас в оркестре – он да я?

      Правда, к тому времени я уже выходил на сцену Таганрогского уютного Драмтеатра и, как потом хвастал кому-то, повязывал пионерский галстук на шею приехавшим на чеховский юбилей актерам МХАТа (самому Москвину). Нет, не повязывал, но да, выходил с пионерами на сцену. В этой группе поддержки официальных казенных мероприятий (съезды и всякие конференции), для оживляжа. Мы выходили, бойко и пронзительно противными голосами читали заученные назубок юморные бодря́чки, в которых была как бы правда-матка, по типу:

      Молоко водой для плана

      Разбавляем иногда!

      А когда даем два плана –

      Там уж чистая вода!

      Это я сочинил мимоходом, сейчас, чтобы не рыться в газетных архивах в поиске первоисточников,