Нетелефонный разговор. Михаил Танич

Меня зовут Антонина Андреевна. Мы будем с вами изучать экономическую географию капиталистических стран…

      Потом она сказала:

      – Англия. Согласно английской конституции, король никогда не ошибается. Ошибается за него парламент…

      Вот как? И я поднял на нее глаза со своей последней парты. Ученик и учительница! Сколько мы слыхали и читали всякого на эту тему. «Барышня и хулиган» – у любимого моего Маяковского. Потому и писано, что такая тонкая защита у обоих сердец, просто никакой защиты!

      Это вовсе не значит, что она тоже сразу разглядела человечка, заднескамеечника и скорей всего двоечника – это их место.

      Она была молода, только что из университета, хороша собой, одевалась модно, кажется, замужем. Но что мы знаем о своих учителях? И какое значение имеет для меня это «замужем»? Гляди себе на нее и радуйся. И я глядел и радовался, и следил за ней, как подсолнух за солнышком, и писал впервые лирические стихи.

      …И украдкой

      От карты

      Земных полушарий

      Я косил в Вашу сторону

      Полушария глаз.

      Я любил Ваши волосы

      Цвета пустыни,

      Я на Ваших уроках

      Сидел, молчалив,

      И плескались,

      Плескались

      В глазах Ваших синих

      И Берингов пролив,

      И Бискайский залив…

      Она не могла не замечать этого сумасшедшего мальчика, иногда просто заглядывающего в учительскую, чтобы лишний раз увидеть ее. Наверное, замечала, не подозревая, что, может быть, это любовь.

      И однажды зимой, в морозец, мы вместе вышли из школы. Был день, ветерок, и оказалось нам по пути. Мы шли и шли по длинной Садовой улице, о чем-то неловко беседовали, и я не смел опустить уши на шапке-ушанке (кавалер, впервые идущий рядом с настоящей барышней!), а проклятая Садовая улица ну никак не кончалась.

      Наконец мы прошли и вовсе продувную Театральную площадь. И вдруг на моей Нольной линии она сказала:

      – Теперь опусти уши на шапке и до свиданья. А я сяду на троллейбус – мне дальше.

      Это звучало вроде как бы и обидно, но это было спасение! И потому вы видите на моем портрете живые уши, пусть даже и отмороженные тем далеким солнечным и ветреным днем в городе Ростове-на-Дону.

      Я забежал в речное пароходство на Нольной и, прыгая и стеная, оттирал руками погибшие заради любви свои уши.

      И долго-долго потом, многие годы Антонина Андреевна Стасевич присылала мне к праздникам коротенькие обязательные открыточки с морально правильным текстом, я ей отвечал в той же тональности. Она так ничего и не узнала про мои отмороженные уши.

      Пузо

      Перед войной или в самом ее начале распрощались мы с нашим «жокеем» и переехали на окраину Ростова, в заводской район Сельмаша, тоже в жалкую комнатенку на первом этаже. Езды до города и маме на работу – с час, и я вдали от города, по сути, бездельничал, без всяких перспектив, кроме одной: военкомат, армия, фронт, похоронка.

      Без света в конце туннеля.

      Тогда на Сельмаше,

      В бараке,

      В семнадцать неполных

      Годков

      Я спал после уличной драки,

      Я спал и не слышал гудков.

      Но бахнуло взрывом по стеклам,

      И