Мой генерал. Татьяна Устинова

бросилась по дорожке вверх, подальше от комариной военной базы. Федор не отставал.

      – У вас, наверное, работа связана с людьми, – миролюбиво предположил он у нее за спиной, – и вы от них устаете.

      Он предлагал прекрасное оправдание ее хамству и настойчивым попыткам убедить его в том, что он за ней таскается. Ей нужно было только согласиться – да, устает.

      – Да ни от кого я не устаю! – с досадой возразила Марина, как будто черт тянул ее за язык. – Я работаю с бумагами, а не с людьми!

      Самое смешное, что это неправда, работала она больше с людьми, чем с бумагами, но ей очень не хотелось, чтобы он бросал ей спасательный круг и оправдывал ее хамство!

      Она ловко и изящно – по крайней мере ей хотелось так думать – перепрыгнула через толстую ветку, упавшую поперек дороги, просторная штанина зацепилась за какой-то сук, подло торчавший из ветки, ткань затрещала, ногу дернуло назад, и Марина плюхнулась на колени, прямо на мокрый потрескавшийся асфальт. Правая коленка, много лет назад разбитая на лыжах, угодила на какой-то каменный выступ, и Марина взвыла от боли.

      Потемнело в глазах. Стало нечем дышать. В затылок как будто вбили кол.

      – Что же вы так! Как же вы так! Ушиблись? Покажите ногу!

      Все эти восклицания она слышала сквозь ровный шум боли в ушах и посильнее закусила губу. Губа была соленой и мокрой.

      – Вставайте! Держитесь за меня и вставайте! Попробуйте.

      – Я пробую, – сквозь зубы сказала Марина. Первая волна боли отхлынула, оставив только унижение и тошноту.

      Взявшись рукой за пестроцветный спортивный костюм, она кое-как поднялась и подышала ртом, чтобы прогнать тошноту.

      Федор Федорович крепко держал ее за локоть и намеревался закинуть его себе за шею, чтобы тащить Марину, как водят раненых в кино.

      – Что ж вы прыгаете и не смотрите куда!

      – Я без очков вообще плохо вижу!

      – Тогда почему вы ходите без очков?

      На это Марина ничего не ответила, только сказала:

      – Отпустите меня!

      – Вы уверены, что у вас… ничего не сломано?

      У нее была сломана гордость, да и то не сломана, а так, чуть поцарапана, но она не стала сообщать об этом Федору Тучкову.

      Она решительно сняла свой локоть с его шеи, пристроила сумку и похромала за кустик, к поваленному толстому черному бревну.

      Федор постоял-постоял и потащился за ней.

      Держа ногу на весу, Марина присела на бревно и осторожно задрала штанину – коленка была грязной, красной и, кажется, уже опухала.

      – Черт, – с тоской сказала Марина и зачем-то подула на нее, как в детстве, когда на все раны достаточно было подуть, и боль проходила.

      Сейчас ничего не изменилось. Или все дело в том, что дуть должна была непременно мама?

      Марина потрогала кожу, сморщилась, зашипела, и тут у нее перед носом опять оказался Федор Тучков.

      – Дайте я посмотрю, – деловито предложил он и полез к ее коленке.

      Марина отдернула ногу:

      – Не надо ничего смотреть! Я… посижу пять минут, и все пройдет.

      – А если не пройдет, мне придется нести вас в медпункт.