Адвокат’essa, или Поиски Атлантиды. Ольга Зиновьевна Муравич

не было. А кто и кому раздал в этой ситуации пресловутые «неоплаченные векселя»? Ответа нет. Опыта нет. Правил – нет. Знаний – нет.

      А какой-то дурацкий предательский канат тянет меня-тележку вверх. И глупая надежда живет в какой-то единственной клеточке моей. И внутренний всхлип-вскрик вопрошает: «Как же так, за что, почему, что я ему сделала, зачем он так со мной? Мама!!!»

      А вот уже и макушка сопки. Вот уже и вход в бомбоубежище, где я две недели назад намеревалась превратиться в мумию, вот уже напротив – открытая дверь в здание суда. Освещенный коридор. Освещенные три окна на первом этаже в петровском кабинете. Наискось мне видно, что окна зашторены. Я даже вижу – по тени на полу в коридоре, что дверь его кабинета распахнута. Это необычно. Так почти никогда не бывало. Только когда он меня встречал, дверь находилась в таком положении. Уже несколько секунд я стояла и смотрела, оцепенев, сквозь закрытую вторую половинку застекленной двери суда. И в следующее мгновение увидела сияющего Петрова, почти выбежавшего из своего кабинета. В руке он держал чайник. Лицо как у мальчишки – раскраснелся и что-то кому-то громко проговорил из коридора, продолжая, видимо, начатую фразу:

      – Сейчас мы мигом все организуем, подожди.

      Видно было, что неизвестный, с которым он общался, явно имел над ним безграничную власть. Что-то такое было в выражении лица, и в голосе, и в чуть склоненной к плечу голове, чего за ним раньше не наблюдалось, ибо был он всегда горделив, спину держал прямо, и в силу высокого роста смотрел чуть сверху вниз, что естественно. А тут я увидела совершенно другого человека. Словно он получил милость чью-то. И был рад несказанно этой милости. Все наблюдение и автоматический анализ продолжались несколько секунд, но я получила за этот миг столько информации, словно дар ясновидения проснулся.

      Петров не заметил меня за входной дверью, слишком стремительно двигался. Я не могла отойти от двери и, хотя было очень страшно, продолжала, приклеившись, стоять у входа. Затем, словно лазутчик, сделала несколько шагов вправо и медленно-медленно на дрожащих ногах пошла вдоль окон кабинета А. Б. Шторы прикрывали окна не полностью, и я, прекрасно знавшая расположение всех предметов в кабинете, смогла увидеть и стол, накрытый к чаю, с двумя чашками, и стопку уголовных дел на краю судейского стола, и телефон, стоявший на приставном столике, и даже подлокотник кресла возле этого столика. И небольшую изящную дамскую сумочку, лежавшую у телефона. И чью-то правую руку, находившуюся на подлокотнике кресла. И правое плечо, и крашеные светлые волосы, лежащие на этом плече. И дым от сигареты, которую, вероятно, держала левая рука, закрытая от меня шторой вместе с головой и туловищем. Это было неслыханно! Никогда в помещении суда, а тем более – в кабинете Петрова, никто не курил. Я знала, насколько неодобрительно относился он к курящим женщинам. А тут, пожалуйста, курит. Да кто?! Эта самая Дама! У меня не было ни секунды сомнений, что это именно она. Окна были закрыты, несмотря на теплый августовский вечер, однако форточка как раз над головой гостьи