Римские каникулы. Владимир Владмели

массовой дезинформации поливали грязью «Израильскую военщину». В глубине души он испытывал гордость, слушая, как его коллеги отзывались об Израиле. Они не перестали быть антисемитами, но не могли не отдать должное армии, разгромившей намного превосходящие её войска шести арабских государств.

      Потом была война Судного Дня и другие, менее важные события, которые напоминали ему, кто он. И вот опять…

      Рывкин, Рывкин, Рывкин. Может и стоило его взять, но это риск, а рисковать своим удобством и спокойствием Стеклов не хотел. К тому же, Рывкину всего 21 год, он себе что-нибудь найдёт, а если нет, то рванёт товарищ Рывкин из Советского Союза и поселится в нормальной стране.

      –Так что своим отказом я оказываю ему огромную услугу, – решил директор, – жаль только, что мысль эта не пришла мне раньше. Тогда я бы выспался и чувствовал себя, как человек.

                                     ***

      Веденеев подошёл к Жене, кивнул и протянул ему свой рапорт. Женя прочёл и удивлённо поднял глаза. Этот документ не имел к нему никакого отношения.

      –Директор не стал подписывать твоё заявление, а я сказал, что если он этого не сделает, я подам просьбу о переводе. Я человек военный, по собственному желанию в отставку уйти не могу. Максимум того, что мне разрешено – это перейти в другое место.

      У Жени всё внутри оборвалось, а на глазах появились слёзы. Он быстро опустил голову, разорвал рапорт и посмотрел по сторонам, делая вид, что ищет урну. Не найдя её, он отдал обрывки Веденееву и, не прощаясь, направился к выходу.

      Веденеев встал по стойке смирно и приложил руку к козырьку.

      Он впервые отдавал честь штатскому.

      Моя любимая тёща

      (Москва – Миннеаполис, конец 1970х – 2000 годы)

      Я познакомился с ней много лет назад, когда впервые пришёл в её дом. Она открыла дверь и я на секунду замер: я должен был встретиться здесь с двадцатилетней девушкой, а эта женщина хоть и была весьма привлекательной, выглядела несколько старше.

      –Галина Михайловна, – представилась она, протягивая руку.

      –Владимир Борисович, – ответил я.

      –Вера, это к тебе, – сказала она.

      –Одну секундочку, я сейчас, – раздался из комнаты приятный голос, и почти тотчас же оттуда вышла Вера.

      Я посмотрел на неё, потом на её мать и глазки у меня разбежались, но Галина Михайловна, пожертвовав собой, уступила меня дочери. Она чётко следовала указаниям партии – всё лучшее детям. Вскоре Вера стала моей женой.

      Я переселился в их дом и жил там тринадцать лет. За это время я хорошо узнал все стороны характера своей тёщи. Конечно, я иногда бывал недоволен ею, но в такие моменты я старался думать, что именно ей Вера обязана своим появлением на свет. Галина Михайловна не только родила, но в очень тяжёлых условиях вырастила, воспитала и до конца жизни продолжала воспитывать мою жену. После её нравоучений Вера уже не замечала моих недостатков и иногда жаловалась мне на мать:

      –Как она со мной разговаривает, ведь