Соловушка НКВД. Юрий Мишаткин

проговорился Янович, который у нас считался архивариусом, на самом деле ведал всем аппаратом ОГПУ во Франции. В приватной беседе признался, что деятельность РОВС освещается для Москвы изнутри, у чекистов нет тайн о белоэмигрантском движении, главный осведомитель близок к руководству, мало того, входит в него.

      – Назвал фамилию осведомителя?

      – Намекнул, что он генерал, а супруга из мира искусств.

      – Где Янович? Необходимо вызвать для дачи показаний.

      Беседовский развел руками.

      – Это невозможно, он покинул Францию сразу после пропажи господина Миллера. В Москве, по моим сведениям, арестован, быть может, уже расстрелян по приказу генерального комиссара госбезопасности Советского Союза.

      – Вы живете в Европе довольно давно, что подтолкнуло принять решение не возвращаться на родину?

      – Опасался за жизнь детей, жены, свою собственную. Желал обрести реальную, а не призрачную свободу.

      В Париже, а следом в Европе Беседовский стал известен после выхода его книги «На пути к термидору», где поведал о работе советских спецслужб, агентах НКВД, внедренных в различные организации и работающих под крышей посольств. Советник полпредства, затем поверенный в делах СССР во Франции (а до этого в Варшаве, Южной Америке, Токио, Харбине) обладал богатой информацией, в том числе секретной, пытался издавать газету «Борьба», создать партию беглецов из России и с радостью принял приглашение участвовать в шумном политическом процессе.

      В перерыве публика с жаром обсуждала в коридоре ход судебного разбирательства:

      – Русскую певицу загнали в угол, откуда нет выхода.

      – Думаете, сознается? Пока все отрицает, держится стойко.

      – Глядя на нее, не скажешь, что боится приговора: кокетничает, позирует…

      – Играет на публику, как делала всю жизнь. Ныне исполняет роль жертвы. Защищает лишь себя, о муже ни слова. Между прочим, суд менее строг к женщинам, которых мужья толкнули на преступление.

      – На ее месте оделась бы скромно, как монашка, она же в котиковой шубке.

      – Шубку дали, чтоб не мерзла. Очень бледная, щеки запали, руки дрожат, смиренно держит их на коленях, поза поникшая.

      – Все игра!

      – Готов спорить на сто франков, что приговор будет строгим.

      – Имеете в виду гильотину?

      – До обезглавливания дело не дойдет, но каторга обеспечена.

      – Если приговорят к десяти годам, это равносильно медленной смерти – столько в заключении не проживет.

      – Ей несказанно повезло: военный суд приговорил бы к расстрелу, как сделал в шестнадцатом году с такой же авантюристкой-шпионкой Матой Хари.

      – Тогда шла война, судили по законам военного времени.

      – Она Иуда женского пола! Продалась не за тридцать сребреников, а подороже!

      – Деньги не единственное, что толкнуло к предательству, Скоблин с женой завоевывали шпионажем право вернуться в Россию.

      – Все поступки Скоблина несовместимы с честью русского офицера, генерала!

      Пока