Соловушка НКВД. Юрий Мишаткин

себя по коленям: «Прочь! Это дьявол нашептывает на ухо, но я не сдамся! Дождусь суда – приговор должен быть оправдательным!»

7

      Прописанные тюремным врачом снотворные таблетки помогали мало – после приема лекарства чуткий сон наступал ненадолго и сменялся изнурительной бессонницей. Чтобы наконец-то уснуть, повторяла про себя строки Клюева:

      Я надену черную рубаху

      И вослед за мутным фонарем

      По камням двора пойду на плаху

      С молчаливо-ласковым лицом…

      Утром по сигналу одевалась, проглатывала безвкусную осточертевшую овсяную кашу, выпивала жидкий желудевый кофе, жевала булочку и вновь укладывалась лицом к стене.

      «Не буду распускаться и паниковать, иначе лишусь рассудка».

      В тишине и одиночестве хорошо размышлялось о том, что привело в тюрьму. Плевицкая спрашивала себя: кто виноват в случившемся, что заставило мужа бежать, а ее оказаться под арестом? Было предательство или это рок, судьба? Отчего Коля не позвонил в отель, не предупредил о грозящей опасности, не посоветовал, как ее избежать? Не имел возможности, был далеко от Парижа, опасался звонить, так как телефон прослушивался?

      «Напрасно меня с Колей подозревают в измене. Да, мы сотрудничали с Москвой, но это наша родина, выходит, были патриотами. Смотря с какой стороны взглянуть на секретную работу, с одной – шпионаж, с другой – помощь Отчизне в борьбе с происками ее врагов. Рада, счастлива, что моим напарником, партнером, а не только мужем, любовником оказался именно Коля, после бездумной молодости с неудачными замужествами могла опереться на настоящего, сильного, умного мужчину… Следователи неустанно твердят, что Коля большевистский агент, а я его сообщница, но доказать это не могут: ничего компрометирующего при обыске не нашли, крупным суммам в банке есть оправдание, в Колином дневнике ничего не поймут, шифровки Центра после прочтения уничтожены…»

      Когда снова вызвали на допрос, обрадовалась возможности увидеть живые лица, отвести душу разговором. В сопровождении охранницы не шла, а, казалось, летела, но стоило войти в комнату, замерла и интуитивно отступила.

      За столиком сидела Наталья Миллер, за спиной генеральши стояли Роше, Машле, адвокат Рабле, у окна – комиссар Фурье.

      Плевицкая не ожидала увидеть мадам Миллер. Вначале испугалась, затем заулыбалась:

      – Боже, Наталья! Спасибо, милочка, что не забыли! Бесконечно благодарна за внимание! Нет слов, чтобы выразить печаль по поводу пропажи господина Миллера! Раз пришли, значит, не верите слухам, поклепу!

      Наталья Николаевна не стала ждать, когда Плевицкая закончит благодарить, оправдываться, бросилась к певице.

      – Сжальтесь, поимейте сострадание! Где Евгений Карлович? Мне больше не к кому обратиться с таким вопросом! Успокойте израненное сердце известием, что он жив! Пусть в неволе, в заточении, но жив, не казнен в Совдепии!

      Надежда Васильевна успела справиться с оторопью, обняла Миллер.

      – Хотела