Квинтовый круг. Евгений Лукин

так и думал – или ты, или Антикайнен. Много ли осталось старых командиров? Вот и Вано теперь нет, кончился.

      – Мы еще полетаем, – тихонько сказал Лобов на ухо товарищу то, что обычно говорят в таких случаях.

      – Полетаю за пассажира. Потерял корабль, растерял экипаж. Говорил ты мне – не верил. Думал, это другие, у меня не так. Твои-то хоть все целы?

      – Все.

      – Вот это хорошо. Да и попроще тебе было на Юкке, чем нам, – с горечью добавил Балавадзе и поднял голову, – правда, тезка?

      Он заметил, как изменился в лице Лобов, и попытался улыбнуться.

      – Что, красив?

      Лобов проглотил слюну. Лицо Балавадзе было покрыто рубцами и шрамами.

      – Ничего, – с трудом сказал он наконец, – ничего, Вано. Не в этом счастье.

      – Наверное, не в этом, – рассеянно согласился Балавадзе и провел рукой по своему телу, – знаешь, я ведь весь такой красивый.

      Лобов побледнел, догадка оглушила его.

      – Так они – и тебя тоже?

      – И меня, – грустно согласился Балавадзе.

      – Как же, – горло Ивана перехватила спазма, – как же ты вынес все это?

      Балавадзе провел по лицу вздрагивающей ладонью.

      – Пришлось потерпеть, – глухо проговорил он, – нелегко было. Скажу честно, если бы не Дина – не выдержал. Правду говорят, стойкий народ женщины.

      Лобов невольно покосился в сторону унихода, недоуменно хмуря брови, но спросить ни о чем не успел.

      – Ты туда не смотри, – угрюмо сказал Балавадзе, – это не Дина, ее ученица.

      – А Дина?

      Темные, близко посаженные глаза Балавадзе, лишь они и остались на лице неизменными, сощурились:

      – А ты не догадался? Рядом с ней лежали.

      – И что же? – уже догадываясь о случившемся, невольно спросил Лобов.

      Балавадзе отвел взгляд.

      – Зачем спрашиваешь, Иван? Она была красивой. Ведь это хорошо быть красивой. Хорошо не только для себя, для других. Она гордилась этим.

      Лобов молчал.

      – Она была красивой женщиной, – повторил Балавадзе глухо, – а женщины – они и сильнее и слабее нас. Дина вынесла все, что выпало на ее долю, вытащила из могилы меня. И покончила с собой в тот самый день, когда услышала грохот посадки «Торнадо». Я, Вано Балавадзе, не сужу ее за это.

      До унихода оставалось всего несколько шагов, когда Балавадзе со сдержанным стоном схватился за грудь.

      – Посидим, – выдавил он, опускаясь на траву под одиноким редким кустом.

      – Давай я тебя донесу!

      – Не глупи! Только того и не хватало, чтобы Вано Балавадзе, как женщину, носили на руках.

      Он дышал глубоко, но осторожно.

      – Ты не волнуйся, Иван, – успокоительно проговорил Балавадзе, немного придя в себя, – тут безопасно, я имею в виду озеро и прилегающие окрестности.

      Словно в ответ издалека послышался мягкий гортанный крик «ау!» и игривый громкий смех.

      – Стала бояться меня, – в раздумье проговорил Балавадзе, – они ведь чуткие. Как собаки, а может быть, и как дети. Сразу поняла, что не могу теперь ее видеть.

      – В нашем деле нельзя без