Дай мне руку, Тьма. Деннис Лихэйн

ваниль» и «Капля меда». Когда мы отыскали его бывшего партнера и вернули большую часть его денег, Бобо вдруг стал выяснять размер наших ставок, прибедняться и плакаться в жилетку.

      – Ну и народ, – покачал я головой.

      – Паразит, – согласилась Энджи, когда стих голос Бобо.

      Я подумал, что неплохо бы подключить Буббу к сбору информации. Но тут раздалось следующее послание:

      – «Привет. Желаю удачи и везения в новом деле, и все такое. Слышал, оно того стоит. Ладно, буду поблизости. Всем пока».

      Я взглянул на Энджи:

      – Кто это, черт возьми?

      – Думала, ты знаешь. Не знаю никакого британца.

      – Я тоже. Ошиблись номером?

      – Удачи в новом деле? Звучит, будто он знает, о чем говорит.

      – Тебе знаком акцент?

      Энджи кивнула:

      – Похоже, он слишком увлекался сериалом «Питон».

      – А много народу умеет имитировать акценты?

      – Да пальцев не хватит.

      Следующий голос принадлежал Грейс Коул. Фоном шел гомон голосов в приемном покое «скорой помощи», где она работала.

      – «Я вырвалась на минутку глотнуть кофе, вот звоню. Я здесь до завтрашнего утра, звякни мне домой завтра вечером. Соскучилась».

      Энджи ухмыльнулась:

      – И когда свадьба?

      – Завтра. Разве не знаешь?

      Она улыбнулась:

      – Ты влип, Патрик. И ты это знаешь, верно?

      – Кто так считает?

      – Я и все твои друзья. – Ее ухмылка исчезла. – Никогда не видела, чтобы ты смотрел на женщину так, как смотришь на Грейс.

      – И?

      Она выглянула в окно.

      – Желаю тебе побольше сил. – Энджи попыталась улыбнуться, но у нее не получилось. – Желаю вам всего наилучшего.

      4

      В тот же вечер мы с Энджи сидели в маленькой кофейне на узкой улочке Принс-стрит, узнавая малоаппетитные подробности о состоянии простаты Толстяка Фредди.

      Принс-стрит пересекает Норт-Энд от Коммершиал до Мун-стрит, и подобно большинству улиц в этом квартале здесь может свободно проехать только мотоцикл. Термометр показывал всего лишь 13 градусов, но здешние завсегдатаи сидели на улице за столиками в легких рубашках или в майках с короткими рукавами. Развалясь в плетеных креслах, они курили сигары, играли в карты и взрывались внезапным хохотом, как люди, уверенные, что находятся у себя дома.

      В кофейне был всего один зальчик с четырьмя столиками на черно-белом кафельном полу, два столика приткнулись у входа. На потолке вяло жужжал вентилятор, шевеля страницы газет на барной стойке. Из-за тяжелой черной портьеры доносился голос Дина Мартина.

      Нас встретили два молодых человека, темноволосые и темнокожие, в одинаковых розовых теннисках «Балли» с вырезом, открывавшим скульптурную шею, и с одинаковыми золотыми цепочками на шее.

      – Вы что, ребята, затариваетесь в одной лавке? – неосторожно полюбопытствовал я.

      Один из них нашел шутку настолько остроумной, что обыскал меня по высшему разряду: он так добросовестно обшаривал меня своими ручищами, что казалось, хотел меня сплющить. Наши пистолеты остались в машине, поэтому у нас забрали только