Счастье ходит босиком. Лана Барсукова

теребил шторку. Соня плавно встала, и Иван оценил правильные пропорции ее тела, незнакомого с голодовкой. Всего много, но без перебора. Как борща в его тарелке – до краев, но не переливается.

      – Пойду я, что ли? – тягуче спросила Соня.

      Она спросила так, как будто проверяла Ивана на сообразительность. И ему захотелось доказать, что у него помимо чувства юмора и хорошего аппетита есть еще достоинства. Например, что он не тупой.

      – Посидите еще, – сказал Иван.

      Но, увидев искорку в глазах Сони, смутился и добавил:

      – Пока я борщ доедаю.

      Соня присела. И щедро улыбнулась ему. Иван машинально отметил, что зубы у нее хуже, чем у Тамарки, зато грудь высокая, как у Зыкиной. И сам удивился причудливости сравнения.

      На следующий день Соня уже не спрашивала разрешения присесть рядом. Отныне это было ее место.

      И Иван принял это как новый порядок вещей. Он привык и к нестандартной порции борща, и к щедрому куску мяса в тарелке, и к веселой болтовне приятной на внешность поварихи. Без нее ему уже было скучно ужинать.

      Иван не хотел изменять жене, он строго решил, что границу борща их интимность не перейдет.

      Но пришел черный день, когда командование объявило ему о сокращении в армии, потому что воевать стало не с кем, раз мы влились в братскую семью рыночно-ориентированных народов. Иван давно чувствовал, что к этому все идет, но до последнего надеялся остаться в редеющих рядах российской армии. Не вышло. Новость ударила его под дых. Хотелось выпить, и выпить много, чтобы утопить обиду, злость и растерянность.

      Иван представил себе, как он принесет это известие домой. И как Вера скажет:

      – Ну? Ты и теперь будешь за демократов глотку рвать?

      Или:

      – Что? Получил свободу? Освободили тебя от службы?

      Или не скажет, но подумает. Обязательно подумает так. И восторжествует от осознания своей контрреволюционной правоты.

      «Тошно-то как», – думал Иван, заруливая в столовую. К борщу он попросил стопочку водки, потом еще одну. После очередной стопочки Соня сказала, что столовая закрывается, но у нее дома тоже есть водка. На том и порешили.

      Так вышло, что в один вечер Иван потерял и работу, и супружескую верность. Правда, печалился он больше по поводу армии.

* * *

      Новая работа не сразу, но нашлась. Помогла Соня. Переговорила с братом, который удачно вписался в исторический вираж, о чем свидетельствовали золотая цепь и громоздкий мобильный телефон, напоминающий рацию.

      По этому телефону-рации брат позвонил неведомому Толяну:

      – Толян, ты мне человечка пристроить можешь?

      В трубке затрещало.

      – Не, Толян, он руками не очень может…

      Треск повторился.

      – Не, Толян, головой тоже, он военный.

      Треск стал громче.

      – Понял, Толян, без базара. Ну все, Толян, я твой должник.

      Иван стоял рядом и стеснялся самого себя.

      – Ну все! – бодро сказал брат. – Завтра иди оформляйся. Будешь линолеум на строительном рынке резать.

      И Иван пошел. А что было делать? Вера с Наденькой привыкли