Складень. Елизавета Иванникова

тенетник, серебрясь…

      10

      Сокрыта жизни мимолетность,

      И вдруг: «Пора, мой друг, пора!»

      Ушла щекочущая легкость

      Из-под гусиного пера.

      И странной кажется причина

      Друзей оставить и родню.

      Так смог Игнатий Брянчанинов

      Постигнуть истину одну.

      Мир сердца – истины свидетель,

      Дан Божий Промысел затем,

      Чтоб бодрствовал – за всё в ответе

      Над попустительством страстей.

      Он был Оленину племянник,

      Кому-то друг, кому-то брат,

      Самим государем избранник

      К высокой службе, говорят.

      В салоне дядюшки блестящем,

      Где Пушкин завсегдатай был,

      Казалась жизнь ненастоящей,

      Хотя и не был нелюдим.

      Ушел. Оставил. Отказался.

      Нёс груз проклятий и разлук.

      В нём слишком громко отозвался

      Небесных струн высокий звук.

      Пришли разбуженные силы,

      Чтоб светский преступить порог,

      И шестикрылым серафимом

      Был явлен пушкинский пророк.

      С рожденья арфа серафима

      Его без устали звала,

      И небом выбранного сына

      В глухую келью привела.

      Там можно многое расслышать,

      Когда сомненье не гнетёт,

      В лукавую и злую душу

      Премудрость Божья не войдет.

      Для жизни надобно немного:

      Расстаться с чуждой суетой

      И тихо приобщиться к Богу

      Непоборимой простотой.

      Уже игуменьею – Анна,

      Прочтя Игнатия труды,

      В его исканьях не случайно

      Свои увидела следы.

      Вначале робкие, на ощупь,

      Чтоб путник свет увидел сам,

      И прожил дни как можно проще,

      И приобщился к небесам.

      11

      В следах на выжженной дороге

      Свернулась каплями роса,

      По ней пройти совсем немногим

      Даруют силы небеса.

      Привыкли жить легко и сытно,

      Пока с небес не грянет гром.

      Одна надежда, что молитва

      Окажется поводырем.

      Тогда окольных мыслей к Богу

      Уж никому не избежать,

      Хотя продавлена дорога,

      Словно греховная кровать.

      В ухабах вся, неровно сбита,

      Ведет ведь не куда-нибудь,

      Там – свет, лампадкою пролитый

      На оголённый смертный путь.

      И не понять вначале толком,

      Ведет откуда и куда,

      Пока не стукнет грозным током

      По судьбам меткая беда.

      На той дороге изначальной

      Понять Арсения смогла,

      Как в жизни благостно молчанье

      Равно – для сердца и ума.

      Прошла, питаясь коркой черствой,

      Паломницей в холерный год

      До лавры Киево-Печерской,

      Куда в надежде брёл народ.

      Порыв исполнив дерзновенный,

      Она запомнила с тех пор,

      Как был по сердцу ей пещерный

      Всепоглощающий