Сестрица. Дженнифер Доннелли

кухне большого дома сидела девушка с ножом в руке.

      Звали ее Изабель. Она была некрасива.

      Лезвие ножа она держала в пламени кухонного очага, чтобы прокалить его. За спиной девушки на стуле полулежала ее сестра, Октавия.

      Лицо Октавии было бледным как смерть. Глаза закрыты. Чулок на правой ступне, когда-то белый, теперь покраснел от крови. Адели, старая нянька двух сестер, стянула его с ноги и ахнула. У Октавии не было пятки. На ее месте зияла безобразная рана, из которой капала кровь, собираясь в лужу на полу. Октавия, как ни старалась, не смогла сдержать стон.

      – Тише, Тави! – прикрикнула на нее Маман. – Принц услышит! Если ты упустила свой шанс, не отнимай его у сестры.

      Маман приходилась матерью обеим девицам. Она стояла у раковины и смывала кровь с хрустальной туфельки.

      Принц приехал к ним в поисках хозяйки этой туфельки. Три дня назад на костюмированном балу он всю ночь протанцевал с прекрасной девушкой, в которую влюбился, но едва пробило полночь, красотка сбежала, обронив по дороге хрустальную туфельку. И тогда он поклялся, что женится на той девушке, которой туфелька придется впору. Только на ней, и ни на ком больше.

      Маман решила, что этой девушкой будет ее дочь – не одна, так другая. Принца и его свиту она встретила в передней и, опустившись в низком реверансе, попросила, чтобы ее дочерям, Изабель и Октавии, позволили примерить туфельку приватно, снисходя к их девичьей скромности. Принц согласился. Великий герцог двумя руками протянул ей бархатную подушку. Маман, также двумя руками, сняла с нее туфельку и понесла в кухню. Дочери последовали за ней.

      – Зря мы не прокалили лезвие для Тави, – беспокоилась теперь мать. – И почему мы не догадались? Горячий металл прижигает мелкие сосуды. И крови меньше. Ну ладно. Зато тебе, Изабель, будет легче.

      Изабель сглотнула.

      – Но, Маман, как же я буду ходить? – тихо спросила она.

      – Глупышка! Ты будешь ездить. В золотой карете. А слуги будут на руках вносить тебя в нее и выносить наружу.

      Пламя лизало серебристое лезвие, которое покраснело от жара. Глаза Изабель расширились от страха. У нее мелькнула мысль о жеребце, которого она когда-то любила и потеряла.

      – Но, Маман, как же я буду скакать по лесам галопом?

      – Настала пора отложить детские забавы, – сказала Маман, обсушивая туфельку. – Я разорилась в поисках женихов для тебя и твоей сестры. Нарядные платья и драгоценности стоили мне целого состояния. Хорошо выйти замуж – вот цель любой девушки, а какая партия может быть лучше, чем брак с наследником французского престола?

      – Я не смогу, – прошептала Изабель. – У меня не получится.

      Маман поставила туфельку, шагнула к очагу, обхватила лицо дочери обеими ладонями и повернула его к себе:

      – Слушай меня, девочка, и слушай внимательно. Любовь – это боль. Любовь – это страдание. И чем скорее ты это усвоишь, тем лучше для тебя.

      Изабель зажмурилась. Помотала головой.

      Маман выпустила ее лицо. Помолчала. Когда она заговорила снова, ее голос звучал холодно, но слова обжигали, точно кипяток.

      – Ты