Заблуждение. Ka Lip

для Тёмы наступило слишком рано. Он никогда не вставал на заре, а здесь пришлось. При этом не спавший всю ночь Харлей полез на полку, где вскоре заснул, а дядя Володя повел фуру. Все же – спать сидя, да еще в тряской кабине, было не очень удобно, поэтому заснуть уже Тёма не смог. Тогда он достал книжку, и для него исчез весь мир: неровности дороги, дребезжащая кабина Мурзика, подпевающий себе под нос дядя Володя.

      Тёма читал слова Филлиса о выездке, борясь с «ять» и устаревшими словами, продираясь сквозь них и вникая в суть сказанного. «Самое трудное в выездке лошади – это заставить ее понять, что от нее требуется»*, прочел он. А ведь Филлис прав! Лошади не объяснить на словах, что хочет всадник. Это же какое великое искусство выездка – разговор человека с лошадью, когда они понимают друг друга. И вот этому невиданному языку и учил этот англичанин. В каждой главе он рассказывал, как общаясь на понятном лошади языке, сказать ей, что ты хочешь. И не только сказать, но и помочь ей это исполнить. Оказывается, лошадь сначала, как спортсмен, должна развиться, накачать мышцы, обрести пластичность и ловкость в движении, и тогда она сможет бежать грациозно и легко.

      Тёма задумывался о сути написанного. Он должен не просто обучать лошадь, он должен физически ее развивать, тренировать, как тренер в спорте занимается спортсменом. Так и он должен заниматься с лошадью, с ее физической подготовкой, а человек, который всем этим занимается, называется не тренер, а берейтор. Именно берейтор обучает всему лошадь.

      В обучении лошади есть еще одна главная особенность. Лошадь тоже имеет свое мнение о процессе обучения. Не каждая лошадь, как узнал Тёма, способна обучаться выездке, а те, у кого есть природные задатки и таланты могут этого не хотеть. И вот тогда берейтор должен быть терпелив, умен и хитёр, так как силой здесь ничего не решить. Нельзя силой заставить лошадь бежать галопом назад. Это можно сделать только при желании лошади слышать берейтора, и полностью подчинится ему, стать тем единым целым, которое сливалось в взаимопонимании, это и была гармония. Вот какое сложное искусство – выездка. Тёма вздохнул, впервые в своей жизни он осознавал такие серьезные вещи. Это для него был, как космос, что-то нереально-далекое, то, что он и не мечтал постигнуть, а вот теперь он не только освоит это, он будет лучшим. Иначе, зачем все это делать, если ты не хочешь быть лучшим?

      – Что, Коль, притомился? – голос дяди Володи вернул его в реальность, – вот музыку сейчас включу, повеселее будет…

      Пришлось смериться с зазвучавшем из магнитофона хрипловатом голосе певца, и его словах о снеге, нарах и потерянной любви. В чем стало теперь повеселее на взгляд дяди Володи, Тёма так и не понял.

      Обедали они опять в придорожном кафе. Правда, идя туда, Тёму перехватил Харлей, больно сжав его запястье, он, зло сверкнув темными глазами, со спадающими на них прядями волос, прошипел:

      – Еще один концерт, и ты – труп.

      – Пусти, придурок, больно, – чувствуя, что пальцы Харлея еще сильнее сжали его руку, Тёма сдался. Он дурашливо улыбнулся,