Богиня прайм-тайма. Татьяна Устинова

время ехали в гору и, въехав в развалины, остановились.

      Ники выскочил первым и потянул с заднего сиденья камеру.

      Какие-то солдаты в пятнистой камуфляжной форме и высоких черных ботинках жались в «укрытии» – загородке, похожей на дачный сортир, из прутьев и циновок. Халед помахал им рукой, но они не ответили.

      – Солдат – хорошо, – неожиданно объявил Халед и улыбнулся. – Талиб – плохо. Масуд – хорошо.

      Ники уже снимал панораму, мелкие камушки с тихим шелестом осыпались из-под точно таких же черных военных ботинок, как у тех солдат, которые «хорошо». Ники переступал ногами, улегшись щекой на камеру.

      – Ольга, давай из кадра! Попадаешь!

      Она забежала ему за спину.

      – Ники, сними землю!

      – Зачем? – От объектива он так и не отрывался.

      – Ну, посмотри.

      Он довел до конца свою панораму, выключил камеру и посмотрел под ноги.

      – Вот черт возьми.

      Осколки античных амфор, гильзы от патронов, мелкие камни.

      – А что тут такое было, блин?! Древняя Греция?!

      – Сам ты Древняя Греция, Ники! Аль-Хануму две с половиной тысячи лет, тут Александр воевал!

      – Македонский, что ли?

      – Ну, конечно, какой же еще!

      Ники, совершенно сраженный такой потрясающей новостью, снял с плеча камеру, присел и поковырялся в пыльных осколках.

      – И чего, они все времен Александра Македонского, что ли?!

      – Не знаю. Вряд ли.

      Ники вытащил осколок и старательно потер его о штаны.

      – Наверное, все-таки древние. А, Оль?

      – Ты же здесь работаешь, – язвительно сказала Ольга. – И все знаешь!

      – Ну-у, не все, конечно!

      Он еще подобрал какие-то черепки, сунул в карман, плюхнулся на колени в пыль и пристроил на плечо камеру.

      – Надо снять, – бормотал он, – значит, снимем.

      Ольга отмахивалась от мух, которые начинали лезть со всех сторон, как только утихал ветер, и думала о том, что бы еще такого снять.

      Вечная проблема на войне – нечего снимать!

      Когда есть что – не разрешают. Когда разрешают – нечего. То-то им так подозрительно быстро выдали разрешение на съемку, знали, что показывать тут решительно нечего, – все те же пустынные горы, все тот же унылый до крайности пейзаж, все те же солдаты – «наши», но как будто не «наши».

      Ольга шла по краю истекающего песком холма, пока Ники ползал на коленях, то так, то эдак прилаживая камеру.

      Профессионал.

      Ольга знала, что даже землю он может снять так, что все станут смотреть, разинув рты и не отрываясь от экрана. Именно ему принадлежал знаменитый план, обошедший все мировые новостные каналы, – один-единственный уцелевший на улице дом, уцелевший по-настоящему, как будто ничего вокруг него и не происходило, раскрашенный синими мусульманскими цветами, а вокруг конец света, катастрофа, бетонные завалы, ощерившиеся арматурой и битым стеклом. Мертвый солдат, далеко откинувший смуглую руку с автоматом, под самой стеной, а рядом с ним задумчивая чумазая девчонка – смотрит не отрываясь на черное пятно у него