Комната в гостинице «Летучий дракон»; Дядюшка Сайлас. Джозеф ле Фаню

Я не стал исключением и тоже присоединился к этой жаждущей развлечений толпе.

      Катил я из Брюсселя в Париж на почтовых, по той же самой дороге, по которой еще несколько недель назад шла союзная армия. Трудно себе представить, какое множество экипажей всех размеров и видов двигалось в одном со мной направлении. Стоило оглянуться назад или поглядеть вперед, и взору неизменно представлялась растянутая линия пыльных облаков, поднятых нескончаемой вереницей экипажей. То и дело навстречу попадались пустые экипажи, запряженные лошадьми. Вид у животных был измученный, а кареты покрывал толстый слой серой дорожной пыли. Тяжелое было время для этих терпеливых животных, которые день за днем везли любопытных путешественников в неизведанную и манящую Францию! Ни дать ни взять – весь мир пустился в Париж на почтовых.

      Мне следовало обратить особое внимание на все, что происходило вокруг, но мой разум был наполнен лишь помыслами о Париже и о том, что меня ожидает впереди, так что я небрежно относился к открывавшимся мне картинам. И вот мили за четыре до живописного городка, название которого я забыл, подобно названиям многих других городов, более значительных, через которые я мчался очертя голову, часа за два до заката мы увидели перед собой потерпевший крушение экипаж.

      Карета не пострадала, однако две лошади лежали врастяжку. Возница и форейтор в высоких сапогах возились вокруг лошадей, а двое слуг, по-видимому ничего не смыслившие в подобных вещах, изо всех сил старались помочь им. Из окна кареты высунулась маленькая женская головка в хорошенькой шляпке. Я тотчас решил разыграть роль сострадательного самарянина[1]. Остановив свой кабриолет, я поспешно выскочил из него и вместе со слугой принялся поднимать лошадей на ноги. Увы! На хорошенькую шляпку была наброшена густая черная вуаль. Я не увидел ничего, кроме изящного узора на кружеве, и вот головка опять скрылась.

      Через несколько минут в окне показался сухощавый старик, вероятно, страдавший от какой-то сильной болезни. Несмотря на жаркий день, вокруг его шеи был обмотан черный шарф, скрывавший нижнюю часть его лица до самых ушей и носа. Он проворно опустил складки шарфа и разразился потоком благодарственных речей. Его громогласные излияния сопровождались оживленной мимикой. Еще через мгновение он снял шляпу с черного парика.

      Кроме боксерского искусства, я, подобно всем англичанам того времени, мог похвастаться немногими знаниями, но в их числе находился французский язык. Итак, я ответил по-французски – надеюсь и полагаю, что правильно. После обмена поклонами голова старика скрылась, и в окне вновь появилась дамская шляпка. Должно быть, незнакомка слышала, как я говорил со своим слугой, – она поблагодарила меня по-английски с таким милым ломаным произношением и таким сладким голоском, что я сильнее прежнего проклинал черную вуаль, создававшую преграду моему любопытству.

      Герб на дверцах кареты отличался крайней своеобразностью и врезался в мою память. Особенно поразило меня изображение красного журавля на золотом поле. Птица стояла на одной ноге, а другой держала камень в сжатых когтях. Кажется, это была эмблема бдительности. Вокруг были украшения, но я не помню, какие именно. Изящные речи и достойное поведение путешественников, опрятный вид их слуг, богатый дорожный экипаж и герб со множеством различных изображений уверили меня в дворянском происхождении моих новых знакомых.

      Удивительное обаяние заключается в титуле! Знатный титул оказывает сильное и естественное влияние на любовь. Мимолетное внимание сквайра[2] больше западает в душу хорошенькой скотницы, чем долгие годы искренней преданности честного друга. В каком несправедливом мире мы живем! Но на этот раз происходило нечто удивительное. Я знал, что родился не красавцем, во всяком случае никто и никогда не рассыпался в мой адрес комплиментами. И все же, сказать по совести, я был недурен собой, к тому же довольно высокого роста. Но зачем было незнакомке благодарить меня? Разве ее муж – я решил, что старик должен быть мужем таинственной красавицы, – не поблагодарил меня от имени их обоих? Я безотчетно осознавал, что незнакомка смотрит на меня не без удовольствия, и чувствовал на себе ее пристальный и заинтересованный взгляд даже сквозь черную вуаль.

      Увы, она укатила в облаке пыли, поднятой колесами и позолоченной лучами солнца, а премудрый молодой человек проследил за ней пламенным взором и глубоко вздохнул, когда расстояние между ней и им стало увеличиваться. Я строго запретил извозчику обгонять карету, однако велел ему не терять ее из виду и остановиться, где бы ни остановилась она, у станции или у гостиницы. Скоро мы очутились в городке, и экипаж, за которым мы следовали, замер у двери «Прекрасной звезды», тихой старой гостиницы. Путешественники вышли из кареты и скрылись в дверях дома.

      Вскоре подъехали и мы. Я вышел из кабриолета и стал подниматься на лестницу с равнодушным видом человека, ничем не интересующегося и безразличного ко всему. Как ни был я тогда смел, однако не хотел спрашивать, в какой комнате я могу найти приезжих. Я заглянул в комнату направо, потом в другую, налево,

1

Самарянин (иноск.) – милостивый человек; библейский персонаж.

2

Сквайр – землевладелец, помещик в Англии.