Смута. Андрей Зайцев

сту встречал его архиепископ Пимен с чудотворными иконами. Но не принял царь его доброго участия, обвинив окольно и его, и новгородцев в измене государству.

      Тогда еще в городе никто и не догадывался об истинных замыслах царя.

      А было это ни много ни мало как продолжение тайного похода, который уже унес жизни многих жителей Твери. Но Тверь, Клин и другие небольшие города – это была лишь малая часть задуманного.

      Однако прежде чем царю и его ближнему кругу войти в Новгород со своим судом, вошли туда верные ему войска, основу которых составляли опричники. Они окружили город заставами и опечатали дома всех богатых горожан. И мышь не могла выскользнуть из города. Все чувствовали приближение какого-то ужасного события, не понимая его природы.

      А началось все с Софийской церкви.

      Там, отслушав литургию, Иоанн вдруг повелел схватить архиепископа и всех слуг его. Для Великого Новгорода начались кровавые дни казней и разрухи. Ежедневно погибали сотни новгородцев. Река Волхов стала наполняться трупами несчастных людей, которые лишились всего имущества и своих близких. Изощренные в таких делах опричники, умелые палачи и ревностные слуги, работали не покладая рук своих…

      А за несколько дней до этих страшных событий на дворе купца Григория Лебедева шел такой разговор:

      – Вот что, Феня, надо дочку нашу Настю из Новгорода отправлять. – Купец, дородный мужик, с покатыми плечами, суровый с виду, всегда убавлял голос, когда говорил о своей дочери. Он любил ее до безумия.

      – Да куда же ее отправлять, Гриша?

      Жена не понимала мужа, решила, что выпил он лишку. Вчера прибыл к ним из-под Твери старый товарищ мужа, Лактион. Мужики много говорили, разошлись далеко за полночь. А с утра, верно, похмелились.

      – Ты, часом, не много ли вина с Лактионом выпил с утра? Что-то заговариваешься.

      Не сказать чтоб она сильно не любила этого старого дружка ее мужа, но он слишком молчалив всегда был. И глаза такие темные, как у зверя. Но муж говорил ей обычно на ее сомнения, что Лактион проверенный человек, жизни за него не пожалел когда-то.

      – Вина я выпил, это правда, – Григорий погладил свою густую бороду. – Но речь не о том. Ты не знаешь, Феня, что скоро здесь будет.

      Говорил он так, как никогда раньше не говорил. Будто другой, незнакомый человек сидел перед ней.

      – А что же будет?

      Странный разговор все больше приводил к мысли: с мужем не все ладно.

      – Ты слыхала, что ныне делается в Москве?

      – Откуда же? Мы от Москвы далече.

      – А вот известно мне стало, что царь вышел из Москвы и движется к Новгороду. А с ним много служилых людей, а проще – кромешников. Побывали они в Клину и в Твери…

      Сказал он это с выдержкой, не подавая виду, но сдерживаться было трудно ему. Едва голос не дрогнул.

      – Так что ж? – жена все еще не понимала мужа, не догадывалась о том, какую страшную тайну узнал он прошлой ночью. – Пусть себе делает, что хочет. Мы царским делам не указ.

      – Так-то оно так, но…

      Григорий все еще колебался. Рассказать жене все, что услыхал от Лактиона, верного человека, который пришел к нему вчера поздней ночью из Твери – значит признаться и себе самому в том, что на самом деле испытываешь к царю, узнавая такие подробности.

      Если признать, что хотя бы половина из того правда, так волосы на голове дыбом встанут. Не хотелось ему пугать раньше срока жену, но о дочери подумать надо было. Она молода, невеста уже. Ей жить и жить.

      Потому как ни крути, а сказать придется. Близость опасности подчас укрепляет дух в человеке. А это сейчас нужно больше всего.

      – Лактион сказал, что царевы люди многих в Твери побили.

      – Как так?

      – А ты не догадываешься как? Это все кромешники, Малюты слуги. Они кровью дорогу себе прокладывают по Руси.

      – Не могу я понять тебя.

      – Царь Иоанн не случайно сюда пришел. – Григорий наклонился к жене, переходя на шепот. – Много крови прольется, блазнится мне.

      – Да побойся бога, Гриша! – воскликнула жена, отмахнувшись от него, как от злого наваждения. – Не верю я!

      Мнилось ей, что муж ее чуть ли не тронулся умом. Да что такого наговорил ему давеча этот Лактион, темная душа?

      – То-то не веришь, – Григорий почесал на груди, прислушиваясь к вою ветра за стеной. – Настю отправим завтра же. И весь сказ.

      – А как же Елисей? Ему что скажем?

      Елисей был женихом их дочери. Свадьбу думали сыграть этим летом.

      – А мы ничего ему не скажем, – раздумчиво молвил Григорий. – Пусть подождет маленько.

      – Так он придет, спрашивать начнет?

      – Скоро, чую, о другом задумается он, да и остальные, – пророчески сказал купец, перекрестившись на образ в углу.

      – Не говори так.

      – Говорю как есть.

      – Куда же она поедет?

      – С Лактионом отправлю ее к брату