О состояниях сознания. Опыт историософии русской жизни. Сергей Магид

было справиться. Поэтому какая-то часть праславян начала постепенно и очень медленно мигрировать на восток и северо-восток.

      Но бо́льшая их часть, получившая имя венедов, – по месту проживания старых венетов-лужичан, живших ранее на территории Полесья, – осталась «бродить» по лесам и болотам от Немана до Днепра, не выходя из чащи и не имея возможности ни у кого перенять начатки цивилизации. Возник менталитет, привыкший к гомеостазу, т. е. к «пребыванию в одном и том же», менталитет, которому для того, чтобы развиваться, нужен был внешний толчок. Первым толчком было движение готов с севера, сарматов с юга – раскол балтского единства. Затем толчок гуннов, кутригуров, авар. Затем хазар. Затем викингов. Затем монголов. Затем Европы. Чтобы выжить в результате всех этих толчков, надо было перенимать элементы культуры тех, кто толкал. Так постепенно и издревле возникала и утверждалась имитационно-адаптивная культура славян.

      Зона «взаимного страха» и «археологической неуловимости» охватывала междуречье Западного Буга, Немана и Березины и все Припятское Полесье, которое оставалось «археологически пустым» с середины I по VI в. н. э., т. е. 500 лет. Где-то в этом промежутке исторического времени у отколовшихся в «пустоту» и «одиночество» (или скорей «отколотых» туда готами и сарматами) новых насельников из когда-то единого прабалтского этно-лингвистического массива и сложился постепенно свой собственный язык, которому суждено было стать славянским.

      [14]

      Цивилизационный фронтир

      Но кого (или чего) все же «боялись» германцы и сарматы, останавливаясь перед «зоной взаимного страха», которая теперь известна как зона «археологической неуловимости»?

      Можно предположить, что здесь, на границе «Свебии» и «Сарматии», взаимно боялись друг друга тогдашние «Европа» и «Азия».

      Уже почти оседлые германцы, жившие в «длинных домах», и навсегда кочевые сарматы в «кибитках» (П.К. Тацит).

      «Лес и Степь» (Л.Н. Гумилев).

      Абсолютно разные «культурные миры» из «семи», тогда существовавших (М.Б. Щукин).

      Здесь, по южной и северной границе припятских болот и лесов, для древних германцев и древних иранцев тоже проходил – как для Рима по Рейну и по Дунаю – свой «лимес», тогдашний цивилизационный фронтир, где граничили две ойкумены – североевропейская и центральноазиатская. Между ними еще не было ни торгового обмена, ни даже военных контактов, а только взаимное избегание друг друга.

      Припятское болотное Полесье воспринималось первобытным людом как SILVA SACRA – Священный Лес (так же благоговейно воспринимался, скажем, и знаменитый Герцинский лес, HERCYINIA SILVA, между Германией и Бойохэмумом, Землей бойев, будущей Богемией). Непроходимые лесные чащи служили в то время прекрасным, самой природой созданным рубежом между этими несовместимыми образами жизни и состояниями сознания, – открытого, динамичного и закрытого, гомеостазного, «остающегося в одном и том же».

      [15]

      Кто такие «анты»?

      Согласно