Знай обо мне все. Евгений Кулькин

в кабине.

      Там помимо этого пацана были еще двое. Один, с вислыми седыми усами и почему-то в детской панамке на голове, сидел на перевернутом вверх дном ведре и, держа миску на коленях, ел какое-то хлебово. Второй стоял перед ним на одном колене и плел из проволоки какую-то сетку.

      «В общем так, – начал пацан, когда я еще не успел поздороваться. – Знаешь, кто такой кочегар?»

      На этот раз я и плечами пожать не успел, как он объяснил: «Это тот, кто работает так, что из заднего места дым идет».

      Оба, и старик, и тот – помоложе, – что вязал сеть, без улыбки закивали: мол, так оно и есть, существует такая трудная профессия на железной дороге.

      «Так вот… – продолжил пацан и вдруг спросил: – Улавливаешь мою мысль?»

      Наверно, мысли у него были такие вертучие, как голуби, что через голову кувыркаются в небе. Тут мне просто помогла наблюдательность. В углу я заметил ящичек в дырьях, за которым примелькивала разноцветными боками пара, а может, больше голубей. И все ж я пацана понял и потянулся за лопатой-грабаркой, что стояла прислоненной в том углу, где была клетка с голубями.

      «Погодь! – остановил меня вислоусый. – Не егози. Это на ходу нужна потуга. А сейчас можно и повольготить».

      Он облизал ложку, которой ел, спрятал ее, как делали в ту пору все, кто носил с собой «личное оружие», за голенище сапога и полюбопытствовал:

      «Куришь?»

      «Ага! – сознался я. – Но только, когда есть. А когда нету, плюю».

      «Ну что ж, – одобрил старик мой ответ, – значит, нечего козами сено травить».

      Он дыманул так, что в кабине примерк свет, потом произнес:

      «Мулька, сколько будет шестью девять?

      Я, наверно, усмехнулся, что пацана зовут таким собачьим именем, на что старик мне сказал:

      «А ты молчи, сколь будет девятью шесть!»

      Пацан собрал на лоб морщины гармошкой – думал.

      «Вот так, – рассудил старик, – как вспомнишь, так ему, – он кивнул на маня, – лопату передашь. А я к тому времени и для него закавыку припасу».

      «Однажды – один-один, однажды – два-два…» – пошел вслух долдонить Мулька, а я только теперь по-настоящему расслабился, поняв, что не прогонят.

      А в это время тот мужик, что плел сеть из проволоки, выглянул в окно и произнес:

      «Сухарь, кажись, сюда чапает!»

      Я не знал, кто такой Сухарь, но по голосу помощника машиниста, как я определил должность молодого мужика, понял, что это тот, кого мы с Нормой должны опасаться.

      «Может, маслом на порожки хлюпнуть, – предложил Мулька, – чтоб не взлез?»

      Старик не одобрил:

      «Нехай лезет! – И мне: – Пойди послухай, о чем уголек молчит».

      Мы с Нормой выскочили на тендер и улеглись за кучей угля.

      «Перфилич! – позвал Сухарь снизу, как я догадался, старика. – Зябнуть я чего-то на тормозе стал. Наверно, до утра тут у вас перебуду».

      «Нук что ж, – ответил машинист. – Залазь, у тебя весь поезд в подчинении. И на трубе, коль захочешь, ехать можешь».

      «Ну вот мы и прокатились в тепле!» – шепчу