Знай обо мне все. Евгений Кулькин

война».

      «А отец?» – зачем-то спросил я.

      Дядя Вася на минуту задумался.

      «Он – другая статья. Хотя сейчас все равны…»

      Дядя Вася снова стал поднимать ствол. А собака лежала, уронив голову на лапы, и косила то на меня, то на дядю Васю. Она уже не скулила, видимо твердо поняв, что хозяином раз и навсегда предана.

      Нет, я не хотел, чтобы дядя Вася угодил под трибунал. Тем более что мне уже был известен этот суровый орган войны. Но я очень жалел собаку. А может, жалел – это не то слово. Я не мог смириться с мыслью, что ее приказано застрелить, чтобы она не мучилась, вроде для ее же блага. Было в этом какое-то несоответствие с добродетельным побуждением.

      И я сказал об этом дяде Васе. Сказал высоким голосом, на слезе. И его лицо стало объемным, как до войны, и он произнес:

      «А ты вырос, Генка!»

      «Я никому об этом не скажу!» – продолжал я свое.

      На что дядя Вася ответил:

      «Если тайну знают двое – это уже не тайна. – Он помолчал и добавил: – Тайна – это то, что умирает в одном».

      «Тогда застрели нас обоих! – в отчаянье выкрикнул я. – Чтоб все было по правилам!»

      «Вырос», – вновь хмыкнул дядя Вася и опустил винтовку. Потом снова вскинул. Только выше моей головы. И дважды выстрелил.

      «Щелоком ее лечи, – зачастил, – ихтиолом, если достанешь».

      Он стал выбираться из ямы, и только тут я вспомнил, что забыл спросить, как собаку звать. Но я боялся показаться наверху, думая, что капитан по моему лицу поймет, что его приказ не выполнен, и пошлет под трибунал Строганова и дядю Васю.

      «Куда ты?» – услышал я голос дяди Васи и понял, что это он спросил Струганова.

      «Хоть зарою свою Норму», – ответил тот.

      «Племяш ее уже закопал», – произнес он беспечным тоном, и голоса стали удаляться.

      «Ведь она мне как сестра была», – услышал я последнюю фразу Струганова.

      «Ну что ж, живем, Норма!» – подмигнул я собаке, и она вяло шевельнула своим тяжелым хвостом и чуть прискульнула, видимо не до конца поняв, почему ее оставил хозяин.

      Савелий Кузьмич

      Увидев в доме собаку, мама всплеснула руками и спросила:

      «Где ты ее взял?»

      Я стал объяснять. Но услышав, что там, на вокзале, дядя Вася, мама напялила свой беретик, схватила то, что попало под руку из еды, и выскочила из дому. Я хотел было ринуться ей вслед, но еще до порога передумал. А вдруг, как говорил дядя Вася, его «защемил» капитан.

      С вокзала мама вернулась расстроенная: пограничники сгинули неизвестно куда. И опоздала она всего на несколько минут. Подождав, пока мама отохает, я спросил:

      «А из чего делают щелок?»

      А к вечеру зашел к нам Савелий Кузьмин. Завидел Норму и – к матери:

      «Егоровна, с ума вы, что ли, сходите. Тут самим жрать нечего, а он собаку завел».

      Савелий Кузьмич говорил обо мне, словно меня вовсе не было рядом. А я пытался посчитать родинки на его лице. Я всякий раз принимался за эту нехитрую арифметику и всегда сбивался, потому что голова Савелия Кузьмича никогда долго не была на одном месте.