Изберу себе казнь. Леонид Моргун

времени? – глухо спросила она.

      – Полпятого утра, – безмятежно ответил он.

      – Бог ты мой… и все это время мы… – она пошатнулась и с суеверным ужасом поглядела на него. – Послушай, милый, я вот что тебе скажу: такие парни, как ты, не доживают до седых волос. Тебя обязательно убьют, и наверняка какая-нибудь взбалмошная баба… Эх, и до чего бы я хотела быть на ее месте! – мечтательно вздохнула она, закуривая.

      Он усмехнулся. Не стоило сейчас ей объяснять, да она бы и не поняла и сотой доли того, что хотелось ему сейчас сказать. А ему хотелось, кто бы знал, как хотелось ему выговориться за долгие два с лишним десятилетия молчания. Он рассказал бы этой маленькой женщине с детски чистым и наивным взглядом о том, что давно уже не властен над собой; что «Щит Пророка» тащит его из боя в бой, из одной войны в другую как кутенка на поводке; что всеми своими победами над женщинами да и не только он обязан этому крохотному диску или тому невероятному нечто, что порою виделось ему в чистом небе, когда он порой поднимал глаза. Что это было такое – он не представлял. Он рассказал бы ей, что сжился, сроднился с этой полированной монеткой, и ненавидит теперь «Щит» смертельной ненавистью, хотя и прекрасно сознавал, что именно ему обязан тем, что все же выжил, в каких бы переделках, опасных, а порою просто безнадежных, не доводилось ему побывать за свою бурную жизнь.

      Глава вторая

      Утром в самолете Валерьяныч встретил его легким ворчанием.

      – Однако, милостивый государь, вы и спите, чистый барин, – сказал он с добродушной укоризной.

      – Простите, – сказал Максим смущенно. – Я, наверное, перебрал вашего виски, и…

      – Пустое! – рассмеялся Валерьяныч. – Виски кажется было недурное?

      – Первоклассное.

      – А девочка? – игриво спросил Валерьяныч.

      – Не понимаю, о чем вы?

      – Ты хочешь сказать, что провел ночь в гордом одиночестве?

      – Простите, но я не привык обсуждать подобные темы, – жестко сказал Максим.

      – Ах, какие мы гордые! – изумился Валерьяныч. – Я вытаскиваю его из дерьма, даю высокооплачиваемую работу, корплю и пою его, подсовываю ему самую лучшую из наших девочек, которую мы держим только для самых дорогих гостей, ибо она умеет представить все дело так, что ее приходится добиваться, и он же еще кусает руку, кормящую его! Вот она, людская благодарность.

      – Простите… – сказал Максим и поскольку Валерьяныч выжидающе смотрел на него, добавил, – шеф…

      – Так-то, – удовлетворенно сказал Валерьяныч. – И не строй из себя персону. Если вчера я носился с тобой как курочка с золотым яичком, то это только потому, что у нашей кампании такой стиль работы. Если мы выкачиваем из человека деньги, то он должен за это получить хотя бы определенное моральное удовлетворение.

      – Последняя ночь преступника перед казнью? – спросил Максим.

      Валерьяныч поморщился.

      – Оставим античную философию и прочие высокие материи, мы сейчас покидаем прекрасный