В той стране. Борис Екимов

похвалил его Гулый. – Уважительный. Все же приехал.

      – Будет сейчас уважение… – пробурчал тракторист.

      Председатель остановился рядом. Но, выйдя из кабины, из-за руля, он и головой не повел на тележку, на дочерей покойной.

      – Кто велел сюда ехать? – спросил он тракториста. – Кто велел? Тебе что было сказано?!

      – Да вроде… Да ведь… Ревут… – спотыкаясь на каждом слове, пытался оправдаться тракторист.

      Гулый вторил ему так же сбивчиво:

      – Дизелиха… Другой день уже лежит, не проедем.

      – Ревут… А скотина ревет, ты ее не слышишь, – процедил председатель. – Лишь поллитры сшибаешь. Отцепляй! – приказал он.

      Он стоял невысокий, тушистый, на бритом лице – отчужденье. Меховая шапка надвинута на лоб, глаз не видать.

      – Да рядом тут кладбище… Управимся скоро… – объяснял Гулый. – Ничем не пробьемся.

      – Пробьетесь. Чего я тебе сказал?! – возвысил голос председатель.

      – Да горькая наша мамушка! – по-дикому закричала одна из дочерей.

      Гулый от крика вздрогнул и сдернул с плеча ружье. Бухнул выстрел. Шапку сдуло с головы председателя.

      – Еще одна команда – и получишь в лоб, – твердо сказал Гулый.

      – Ты… Ты… – сквозь трясущиеся губы пытался продавить слова председатель и шагнул было к своей машине.

      – В трактор! – властно приказал Гулый. – Поехали хоронить. Шаг в сторону – побег. Ясно?!

      В какие-то мгновения он вдруг изменился: холодно глядели глаза и слова были жесткими, ледяными. Никогда так не говорил. Председатель поднял шапку и полез в трактор. Гулый, с ружьем наперевес, встал в тележке, у переднего борта.

      Тронулись. Могучий «ДТ» с навескою шел не торопясь, сгребая и громоздя перед собой груды снега. Тележка катилась легко. Дочери покойной навзрыд плакали, припав к закрытому гробу. Гулый открыл его. Крышка была лишь прихвачена гвоздями. Открыл, поглядел на покойную и снова встал у переднего борта с ружьем наперевес.

      Летел из-под гусениц снег, качало, но Гулый стоял возле борта, возле креста.

      Добрались до заметенного кладбища. Торчали из снега зубцы забора, кресты, звездочки пирамидок. Могильных холмиков не было видать.

      Дизелихина могильная яма была прикрыта горбылем и толем. Скинули снег. Снизу пахнуло не холодом, а земным теплом.

      Странные получились похороны. Всё молчком и глаз не поднимая: расчищали, снимали гроб, ставили возле ямы. Дочери плакали. Но о чем?

      – Речь держи, – сказал председателю Гулый. – Чтобы по-людски.

      Председатель было вскинулся, произнес:

      – Ты…

      – Речь! – жестко приказал Гулый, шевельнув плечом.

      И председатель, набычившись, начал говорить:

      – Сегодня мы провожаем в последний путь одного из старейших работников нашего колхоза… Начав свой трудовой путь в далекие годы… – Председатель вначале говорил трудно, а потом слова покатились словно сами собой, по привычке: –