В той стране. Борис Екимов

когда соседка ушла, послышался голос машины, все ближе и ближе. Машина была не Мишина, но как знать: может, он на чужой приехал. Ольга пошла к воротам.

      Машина подъехала к дому и встала. Встала и Ольга возле ворот, ожидая. Но из кабины вышел не Михаил, а баба Куля, свекровь. Лишь ее тут не хватало.

      С батожком в руках старуха вылезла из машины, поправила платок на голове, по сторонам огляделась. Шофер громко сказал:

      – Зараз подъеду, бабаня. Ты тут шевелись.

      Баба Куля согласно кивнула.

      Во двор войдя, она поклонилась родному дому ли, Ольге:

      – Здорово живете. Вот приехала.

      – За каким делом? – холодно спросила Ольга. – Или на провед?

      – Я, доча…

      – Я тебе – не дочь, – отрезала Ольга. – Ты мне – чужая тетка.

      – Сколько лет-годов мамой была, теперь – тетка, – посетовала баба Куля. – Ну ладно, коли так. За сундуком я приехала. Кой-чего там. Смертная одежа.

      – Забирай свой сундук. Вон он на дворе просыхает.

      Баба Куля обвела взглядом дом и баз. Ласточкин лет проследила, обрадовалась старой знакомой:

      – Прилетели, мои хорошие.

      Лицо ее просветлело, легкие слезы покатились из глаз.

      – Олюшка, – сказала она. – Может, ты меня примешь?

      Она ждала с какой-то детской доверчивостью. Слезы сыпались светлым горохом.

      – Може, примешь меня! Нехай поругались, на мне – грех. Прими, Христа ради. Это же дом мой родной. Я тут жизнь провела. Похоронила всех. Могилки родительские. Васи, Анатолия… Пойти покричать. Не в доме, – заторопилась она. – Я в кухонке доживу. Сама себе буду варить, топку покупать. Лишь бы на своем дворе помереть. Мне жить-то осталось…

      – Чего толочить? – твердо сказала Ольга. – Все обговорено. Живи у дочери.

      – Олюшка! – воскликнула баба Куля и рухнула на колени. – Христом Богом тебя молю, не гони!

      Ольга растерянно глядела то на свекровь, то на улицу, через забор. Там были люди. И Роза могла скоро вернуться. А нельзя было допускать их встречи. Ольга подошла к старухе, подняла ее и в минуту, пока вела свекровь, а вернее, несла ее к скамейке, почуяла, как легка стала баба Куля, косточки одни. «И вправду, скоро умрет, – кольнула жалость. – Не хватало еще, чтоб здесь, посреди двора».

      – Вот он сундук, – заговорила она громко и вроде приветливо. – Все тут целое. Не надо плакать. У дочери тебе хорошо, родная кровь.

      Это она для тех говорила, кто на улице стоял, а свекровь поверила ласке.

      – Тама меня упрекают, – пожаловалась она. – Говорят, детей не подымала, внуков не нянчила, а пришла доживать.

      – Родная дочь, она об тебе позаботится дюжей всех, – не слушая, припевала Ольга. – Сундук весь целый.

      – В суд велят подавать. За жизнь, говорят, добра не нажила. Корят.

      – Подавайте хоть в три суда. Я – всему хозяйка. А лучше Мария пусть приедет, договоримся. Не обижу, – пообещала Ольга.

      Загудела за воротами машина, шофер посигналил.

      Ольга заторопилась. Надо было выпроводить гостью, пока