Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

часовая точность.

      Уже долбит подпорок бытиё.

      …. Ну как, скажи, поверит в эту прочность.

      Еврейское неверие мое?

      Любовь?

      Но съеденные вешала косы;

      Ключица, выпирающая косо;

      Прыщи; обмазанный селедкой рот

      Да шеи лошадиный поворот.

      Сталина уже вовсю бил озноб.

      А Багрицкий все нагнетал:

      Родители?

      Но в сумраке старея,

      Горбаты, узловаты и дики,

      В меня кидают ржавые евреи

      Обросшие щетиной кулаки.

      Наверно он застонал.

      Или это только ему показалось.

      Но явно стало не хватать воздуху, как и тому, кто вел этот утонченный поэтический сказ:

      Дверь! Настежь дверь!

      Качаются снаружи

      Обглоданная звездами листва.

      Дымится месяц посредине лужи,

      Грач вопиет, не помнящий родства.

      За окнами взбеленился ветер.

      Белесо забилась в нервном припадке метель.

      Кажется, сама природа слушала эти стихи, и, в меру своей утонченности, воспринимала их образы.

      И словно ей, единственной пристрастной исповедалицы, автор говорит:

      И вся любовь,

      Бегущая навстречу,

      И все кликушенство

      Моих отцов.

      И все светила,

      Строящие вечер,

      И все деревья,

      Рвущие лицо, –

      Все это встало поперек дороги,

      Больными бронхами свистя в груди:

      – Отверженный! Возьми свой скарб убогий,

      Проклятье и презренье!

      Уходи!

      Теперь – уже явственно – Сталин застонал.

      И последние строки были прочитаны обугленным ртом:

      Я покидаю старую кровать:

      – Уйти?

      Уйду!

      Тем лучше!

      Наплевать!

      Сталин долго лежал неподвижно, прикрыв глаза ладонью. Остывал от прочитанного. Потом он нежно закрыл журнал и положил его на столик.

      – После такого откровения, – произнес, – долго не живут.

      И хорошо, что этого не слышали те, кто понимает все в буквальном смысле, а то бы еще одной жертвой на земле стало бы больше.

      5

      «Обвинение мне предъявлено 13 июля 1930 года. Виновным себя не признаю.

      Войно-Ясенецкий».

      При этом в Ташкентское ОГПУ направляет в ваше распоряжение неоконченное уголовное дело № 13 на Гр. Яиницкого-Вотского (школа Луки).

      Материалы в порядковом исчислении страниц, прилагаются.

      Секретный отдел Красноярского ОГПУ.

      Ла-за-рет.

      Это написано на снегу.

      А вслух сказано:

      – Лазаря нет.

      Лазарь – это фельдшер. А лазарет – место, где он лечит.

      Большинство по «болту». Как? Но об этом и есть случай рассказать особо.

      А сейчас каждые полчаса мокрой тряпкой, в которую увернуты болты и металлические опилки, надо растирать себе голень.

      Лучше до крови. И тогда придет Лазарь. И все это – сугубо по краям – смажет йодом.

      А рана сама должна говорить о себе, что она