Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

Ворошилов в такт строчкам притопывал ногой, как это делают доморощенные музыканты.

      А Сталин продолжал читать:

      Вчера ты была у меня,

      Но тебе уж тоскливо со мной.

      Под вечер ненастного дня

      Ты мне стала казаться женой.

      Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

      Проживу и один – без жены.

      В это время в комнату вошла Аллилуева! Взяла с полки какую-то книгу и удалилась. И этого момента было достаточно, чтобы у Сталина поменялся тембр голоса, которым он до этого читал. Тем более что он спросил:

      – Не догадываетесь, что это?

      И тут же добавил:

      – Или плохо учились в школе?

      Бухарин сощурился.

      А Сталин продолжил:

      Сегодня идут без конца

      Те же тучи – гряда за грядой.

      Твой след под дождем у крыльца

      Расплылся, налился водой.

      И мне больно глядеть одному

      В предвечернюю серую тьму.

      Он вздохнул и возжег погасшую было трубку. Но курить не стал.

      – И это все? – чудаковато спросил Ворошилов.

      – Нет! – ответил Сталин и, переломив в пальцах спичку, закончил читать:

      Мне крикнуть хотелось вослед:

      «Воротись, я сроднился с тобой!»

      Но для женщины прошлого нет:

      Разлюбила – стал ей чужой.

      Что ж! Камин затоплю, буду пить…

      Хорошо бы собаку купить.

      – О! Как здорово про собаку ввернул! – вскричал Ворошилов.

      А Бухарин повторил:

      – «Но для женщины прошлого нет». Тут – не возразишь.

      – А хоть чье это, узнали? – спросил Сталин.

      И двое из троих – это Бухарин и Молотов – кто хорошо учились в школе, первый раз слукавили перед Сталиным.

      Подыграли ему своим мнимым невежеством. Ибо знали это стихотворение с поры, когда все подобное запоминалось стремительно. И только Ворошилов думал, что Сталин прочитал что-то из Демьяна Бедного.

      – А теперь он нас клянет и устно и письменно, – сказал Сталин.

      И двое из троих спросили, кого он имеет в виду.

      И он погрозил им своим узловатым пальцем.

      – Наши дни он назвал «окаянными».

      – Так это же Бунин, – докончил свое притворство Бухарин. – Такой русский и такой далекий от нас.

      – Да Горький тоже не ближе, – буркнул Молотов.

      – У того причина, – сказал Сталин.

      2

      Гитлер уже не помнил, на каком выступлении он изрек:

      – Партия без денег, все равно что иллюзионист без рук.

      В контексте общей речи это не вызвало особых эмоций.

      Кто-то закивал. Кто-то ногой притопнул. В знак согласия, что так оно и есть.

      Но где-то внутри едва означившейся системы были люди наиболее дальновидные и, естественно, алчные. Они просчитали завершение круга, когда он еще значился запятой.

      И одним из таких провидцев был руководитель «Союза баварских промышленников» Ауст.

      Гитлер даже не подозревал, как внимательно следили за его политическим развитием «люди в сером», как в народе звали тех, кто шуршал купюрами, чтобы вложить их порой