История сироты. Пэм Дженофф

предупреждает она. – У нас есть время только на короткий перерыв, и будет плохо, если у тебя начнутся колики.

      Я откусываю хлеб, который она дала мне, оглядывая тренировочный зал, который теперь полон людей. Глаза останавливаются на грузном парне лет двадцати, стоящем в проеме. Я вспоминаю, что видела его прошлой ночью. Что тогда, что сейчас, он бесцельно стоит и, сгорбившись, смотрит на окружающих.

      – Держись от него подальше, – произносит Астрид, понизив голос. – Это сын герра Нойхоффа, Эммет. – Я жду, что она продолжит, но она замолкает. Эммет унаследовал округлую фигуру своего отца, но она ему не идет. Он сутулый, штаны не сидят вплотную, болтаются в районе подтяжек. У него неприятная ухмылка.

      Чувствуя беспокойство, я поворачиваюсь обратно к Астрид.

      – Это всегда так тяжело? Тренировка, я хочу сказать.

      Она смеется.

      – Тяжело? Здесь, на зимовке, – это отдых. Тяжело – это когда у тебя два или три выступления подряд в дороге.

      – В дороге? – Я представляю дорогу, длинную и пустынную, как та, которой я шла ночью, когда убежала с вокзала с Тео.

      – В первый вторник апреля мы уедем отсюда, – объясняет она. – Как у тебя с французским?

      – Сносно. – Я учила его пару лет в школе и обнаружила, что мне неплохо даются языки, но так и не избавилась от акцента.

      – Хорошо. Сначала мы поедем в Овернь, в город Тьер.

      Отсюда до него несколько сотен километров, думаю я, вспоминая карту на стене в школе. Эти земли находятся за пределами немецкой оккупации. До последнего года я не бывала нигде, кроме Голландии. Она продолжает называть список городов во Франции, где будет выступать цирк. Голова у меня идет кругом.

      – Не так уж и много на этот раз, – заканчивает она. – Мы ездили и дальше: Копенгаген, озеро Комо. Но во время войны это невозможно.

      Я не разочарована, ничуть – я и не мечтала, что смогу побывать где-то, кроме Германии.

      – Будем ли мы выступать в Париже?

      – Мы? – повторяет она. Я осознаю свою ошибку слишком поздно: это Астрид решать, включать ли меня в программу, а делать это самой – это явно перебор. – Ты должна доказать, что достойна этого, прежде чем сможешь присоединиться к нам.

      – Я хотела спросить, поедет ли цирк в Париж? – Я быстро исправляюсь.

      Она качает головой.

      – Слишком сильная конкуренция с французскими цирками. И слишком дорого. Но когда я жила в Берлине…

      – Я думала, ты выросла в Дармштадте, – встреваю я.

      – Я родилась в цирковой семье, которая жила здесь. Но уезжала на некоторое время, когда была замужем. – Она крутит золотую сережку в левом ухе. – До Петра. – Ее голос становится мягче.

      – Петр… Это тот мужчина, который был с тобой вчера? – Тот мрачный мужчина, который сидел в углу комнаты, курил и мало разговаривал. Его темные глаза будто горели тогда.

      – Да, – отвечает она. Ее взгляд вдруг становится настороженным, дверь захлопывается. – Ты не должна задавать так много вопросов, – добавляет она,