Колыбель моя. Любовь Чернявская

желанная зарубка! Словно какая-то сила, посмеявшись, сжалилась над ним.

      Через несколько километров пути ботинки Георгия окончательно порвались, и дальше пришлось идти босиком. Наконец весь изодранный, голодный добрался он до небольшого поселения, постучался в крайний домишко. Выглянула бабка.

      – Иди себе, родимый, нам ведь не велено вас привечать!

      – Кого нас?

      – Да ссыльных-то!

      Георгий понял: действительно, кругом лагеря, и бабка приняла его за беглого. Но крынку молока принесла, хотя в дом не пустила. Даже в далекой тайге людей не миновало это унизительное чувство собственной ничтожности, вины перед кем-то.

      Один лагерь политзаключенных находился недалеко от тех мест, где вели изыскания железнодорожники. И несколько заключенных работали с ними, под неизменным наблюдением охранника. В лагере содержались все вместе: и уголовники-рецидивисты, и «враги народа» – бывшие врачи, ученые, артисты. Нормы выработки были едины для всех, а от их выполнения зависело питание. Конечно, интеллигенты, не приспособленные к тяжелому физическому труду, норму не выполняли. Соответственно кормили их ужасно, они слабели и очень скоро умирали. Независимо от времени года жили заключенные в огромных палатках, отапливаемых буржуйками. Георгий знал некоторых из них и не мог понять, как же эти люди оказались «врагами». И сколько же их там перебывало!

      Дорогу впоследствии построили, она действует и сейчас…

      За последние предвоенные годы Георгий успел поработать в белорусских болотах и в Западной Украине, где строились железнодорожные развязки и двухколейки.

      В начале 1941 года его направили в Брест. Там, в шестидесяти километрах от города, нужно было проводить изыскания тоже для прокладки вторых путей.

      Работы велись очень близко от действующей железной дороги и от границы. Георгий видел, что из Германии шли составы с углем, а от нас в Германию – с пшеницей. На той стороне Буга скапливались немецкие войска, а в Брест день и ночь подвозились орудия, пушки, танки. Сомнений не было, что идет подготовка к войне, но никто не думал, что она начнется так быстро и внезапно. 20 июня, перед выходными, Георгий попросил начальника строительства отпустить его в Москву. Тот не разрешил: мол, из Москвы пока вернешься, да еще опоздаешь, а нужно быстрее прокладывать дорогу. Георгий не послушался, уехал. А через сутки, в воскресенье 22-го, услышал по радио выступление Молотова: вероломное нападение фашистской Германии на нашу страну… бомбят наши города, Брест… Вскочил как ужаленный: «самоволка» спасла его от смерти.

      Оказаться на фронте Георгию было не суждено. Правда, однажды его включили в состав отряда добровольцев, но отправить на передовую не успели – вышел другой приказ, по которому всех железнодорожников нужно было использовать в тылу. Ведь и в тылу, как известно, многое делалось для победы, а строительство и восстановление железных дорог трудно было переоценить. Георгия направили в Джамбул, где нужно было быстро,