Чита – Харбин. Вальдемар Крюгер

соря без нужды словами. Лишь только чуб, лихо зачесанный на козырек сбитой набекрень фуражки, остался прежним, непослушным вихром-казачонком.

      Вчера, напросился Степа с отцом, выбранным понятым на обмер и разбивку покосов. Возьми меня с собой, интересно. Сергей не хотел поначалу, непорядок то, лишь члены комиссии во главе с атаманом могли присутствовать при столь важном деле. Станичный атаман Потап Потехин, приходящийся Степе дядей, был не против. Пусть едет, подрастет ему булаву[118] таскать. Станичных атаманов в Могойтуе выбирали согласно укоренившихся веками традиций из Поповых, Потехиных и Нижегородцевых, самых многочисленных и влиятельных семейств, основавших Могойтуйский караул.

      Избоченясь в седле, безмерно гордясь оказанной ему ролью, Степа ехал на бегунце среди бывалых казаков кричавших не раз «Руби их в песи, круши в хузары!», обрушивая острые клинки на головы врагов Царя и Отечества. Густые травы доходили коням по брюхо, местами касаясь стремени. Воздух был напоен умопомрачительным ароматом множества ярких цветов; красных маков, синих и бордовых колокольчиков, желтых лилий, зовущихся грамофончиками, дикого клевера, и над всем этим бушующим разноцветьем порхают и кружатся бесчисленные мотыльки и бабочки, и неумолчный стрекот кузнечиков звенит в ушах чарующей мелодией лета, песнью нескончаемой жизни.

      Поодаль, по широким зеленым еланям пестрят чуть заметные глазу полоски хлебов. К концу сенокоса обозначатся четко границы пашни, отделятся от леса наливающимся желтеющим колосом поля пшеницы и ярицы, зашумит, заволнуется темнеющими волнами забруневший[119] овес и от розовеющих нежным цветом гречишных полей нанесет на покосы ветерком запах меда.

      – Копен тридцать с десятины смело будет, – осмелился сказать Степа, прикинув на глазок травостой.

      – Через край хватил малый, – осадил его рябой писарь, недовольный присутствующим «посторонним». Проели мне всю плешь эти Нижегородцевы, особливо дед евоный, Марк, лавочник. Ух и жила!

      Атаман глянул гневно на являвшегося аховым наездником писаришку, и не особо церемонясь рявкнул рассерженным гураном.

      – Чево вертишься, как сыч на колу? Ты мне лайку не распускай! Пиши вон, и помалкивай!

      Писарь заткнулся наказанной хозяином собачонкой, строча обслюнявленным карандашом в разлохмаченной тетрадке, затаив злобу. Ну погодите у меня, будет еще и на моей улице праздник.

      В день выезда на покос, уже после первых петухов задымились в Могойтуе первые бани. Раноставы спешили провести обязательную процедуру помывки в бане и моления в горнице при горящих свечах. Всегда так было у православного люда, так должно и остаться. Весь поселок наполнился скрипом дверей, мычанием буренок, радостного говора людей. Севодни на покос!

      Семья казака Сергея Нижегородцева не являлась исключением. Проводив коров в стадо, она в полном составе: отец, мать и пять сынов выехали на трех повозках на покос. Да, вы не ослышались, пять сынов. Три года тому назад, в 1913 подарила Анисья Сергею

118

Булава являлась символом власти и являлась неотъемлемым атрибутом власти каждого поселкового и станичного атамана. В Могойтуйской станице, состоящей из одного поселка эти должности были совмещены.

119

Забруневший, от забрунеть – начать спеть (о плодах), созреть наполовину.