Чита – Харбин. Вальдемар Крюгер

там жеребцом Гнедком, надеясь завернуть на обратном пути к Прошке и сказать, чтобы тот отправлялся завтра на рыбалку один.

      Пока сходил на пастбище, нашел ушедшего аж к дальним околкам Гнедка, солнце скатилось за Онон, окрасив небосклон на западе багрянцем вечерней зари. Околок, возле которого Степа нашел пасущегося жеребчика, утопал в белом цвету диких яблонь и развесистых кустов черемухи. В напоенном аромате вечернем воздухе слышались неумолчные трели и посвист щеглов, чечеток и других неведомых мальчику птиц.

      Развязав путы на ногах коня, Степа одел на него прихваченную из дома уздечку и огляделся, надеясь увидеть пенек или валежину, откуда он может взобраться на Гнедка. Но ничего подходящего к сожалению не увидел. Пройду за околок, решил он, может там какая коряжина валяется. Обойдя околок он ахнул, увидев на лужайке целую стайку ландышей. Нарву маме, вот обрадуется.

      Дело спорилось. Нежные восково-белые цветы оттеняла густая темная зелень ланцетовидных листьев, обрамлявших букет в руке мальчугана. Только сейчас он сообразил, что с букетом ему будет еще трудней взобраться на спину Гнедка. Что же мне делать? Идти пешком до деревни? Нет, пока дойду стемнеет, да и подумает еще кто, что не смог оседлать коня, засмеют, плохой мол казак.

      Именно это подзадорило Степу. Воткнув собранный им букет ландышей в развилистую ветку дикой яблоньки, Степа улыбнулся. Полдела сделано. Обвив левой ногой переднюю ногу стоящего как вкопанного Гнедка, он ухватился левой рукой и подтянувшись, обхватил правой рукой шею лошади, после чего закинув правую ногу, очутился на крупе все еще стоящего истуканом Гнедка. Вот ты уже и казак. Выплюнув попавший в рот конский волос, Степа потрепал Гнедка по лоснящейся потом шее. Молодчага. Подъехав к яблоньке, забрал букет цветов, ударил пятками по бокам верного Гнедка и вперед.

      Галопом подлетел Степа к дому Прошки, осадив коня у самых ворот. Перепуганные куры разлетелись квохча по сторонам. Бабки Бугачиха и Солониха, сидящие на лавочке у дома на противоположной стороне улицы, подслеповато щурясь, пытались установить личность лихого наездника.

      – Чей такой энто? – спросила старуха Бугачиха глуховатую соседку. Та, опершись на клюку, прошепелявила беззубым ртом.

      – Ась?

      – Чей энто виноходный[83] говорю, – закричала Бугачиха прямо в ухо Солонихе.

      – Ааа. Марка Нижегородцева внук кажись.

      – Ох и оглашенный! Увсех курят передавил, – продолжала орать на всю улицу возмущенная Бугачиха.

      – И не говори суседка, никакого понимашь уважения к старости.

      Кого, или что, имела ввиду бабка Солониха, курей ли, или людей престарелого возраста, выяснить из произнесенной фразы не представлялось возможным.

      Вышедший Прошка был чернее тучи. Отец укоротил и ему крылья, наказав с завтрашнего дня идти в работники к богатому казаку Якову Потехину. Взял он у него по весне три пуда яричной муки, посулив Якову отправить сына, когда тому потребуется помощь. Вчера заезжал Потехин. Постучав рукоятью кнута в окно, прогудел.

      – Присылай

83

Виноходный – иноходец