Работорговцы. Русь измочаленная. Юрий Гаврюченков

предупредил грозно:

      – Ты насри мне ещё, гадина!

      В ответ с выси слетела маленькая белая бомбочка, шлёпнулась на холку тяжеловоза, смачно чвакнула и разлетелась, забрызгав красную рубаху работорговца и огненную гриву.

      Светлейший князь вернул навозный поцелуй.

      – Ах ты, падла! Ебит-твою налево! – Карп взмахнул кнутом.

      Соловушка сбился на крыло, его словно подкинуло ветром, перевернуло, он отчаянно пытался удержаться в воздухе, но не справился и рухнул под копыта.

      – Стойте!

      Жёлудь спрыгнул, рискуя быть затоптанным, метнулся, выхватил корвуса прямо из-под коней.

      – Стой!!! – скомандовал Щавель.

      Подчиняясь, ратники дёрнули поводья. Голова колонны стала, задние наезжали на передних, возникла сутолока. Жёлудь выскочил, прижимая к груди соловушку.

      – Ты чё раскомандовался? – Карп двинулся на Щавеля, но остановился, не приблизившись вплотную.

      – Кто-то должен, – отрубил Щавель.

      Подскакал Литвин:

      – Что у вас?

      – Парня чуть не стоптали, – объяснил Щавель. – Командуй, сотник, ехать надо.

      Жёлудь, держа соловушку, как младенца, взобрался в седло.

      – По какому поводу заминка? – с недоумением спросил Карпа Литвин.

      – Птицу спасал, – работорговец отвёл глаза. – Да ну его, поехали.

      Щавель обратил внимание, что кнут в руках работорговца вовсе не кнут, а короткая плётка о трёх хвостах, сработанная из чёрного человеческого волоса.

      И что за всю дорогу Карп ни разу не взбодрил ею коня, погоняя где поводьями, а где бранным словом.

      Чем дальше от Новгорода, тем просторнее становилось кругом. Поля и перелески сменились островками березняка, густого и бестолкового. Взрослые деревья сгинули на раз, да и молодой поросли встречалось всё меньше, куда больше виднелось пеньков, кучерявившихся юными побегами. На горизонте показалась грязная дымка. Звономудская стекольная фабрика изрыгала в небеса копоть, пожирая вокруг себя лес.

      В Звонкие Муди въехали к сумеркам. Свернули с тракта на главную улицу и быстро оказались перед закопчённым домом городского головы. Парни морщились – промышленным выхлопом в нос шибало так, что шуба заворачивалась. Сажа из заводских печей летела вверх и ровным слоем оседала на крышах, на стенах, на одежде и на лицах горожан. Грязное место были Звонкие Муди, и совершенно непонятно было, чему радовались ратники.

      Звономудский голова был извещён загодя, отряд ждали и приготовились. Полусотню Литвина расселили частично в казарме пожарной команды, частью же на постоялом дворе, где однозначно намечалось веселье: подтягивались девки, заводские парни надрачивали об портки массивные стеклянные кастеты и чугунные гирьки в кожаных мошонках. Работорговцу с обозом выделили задний двор лабаза купца Крепостничего, знатно огороженный, с охраняемым складом. Там должно было составить телеги, чтобы за ночь поклажу не растащили ушлые фабричные пацаны. Щавелю отвели дом на окраине, зато сообразно чину, дабы расселить весь боярский отряд, к которому примастырился Лузга.

      Улочка,