За рекой Гозан. Сергей Суханов

в него стрелой, измазанной собственными испражнениями. Если, конечно, успеешь их добыть…

      Тут Тахмурес не удержался – ухмыльнулся, неожиданный поворот в рассказе оракзая его развеселил. Мадий расхохотался, довольный тем, что все-таки пробил чужака хоть на какое-то переживание.

      – Да уж, – согласился кушан, усмешка так и не сползла с губ. – У вас тут не соскучишься.

      Потом решил подыграть:

      – Так что, с духами гор бесполезно бороться?

      – Ну, почему? Можно их задобрить. Например, чтобы феи просяных и пшеничных полей не вытаптывали посевы, мы им жертвы приносим: на делянке разжигаем костер из можжевельника, бросаем в него топленое масло, хлеб… еще заклинания произносим. Вечи любят, когда для них козлят режут, тогда они селению помогают. Если возле дерева, на котором живет лесной дух, оставить какую-нибудь вещь, ее никто не украдет. Надо не забыть его за это отблагодарить…

      Тахмурес, которому надоело слушать байки про местную нечисть, огляделся и со знанием дела заметил:

      – Хорошее место для засады.

      – Это ты верно подметил, – согласился Мадий. – Мы тут частенько подкарауливаем караваны.

      – Так вы разбойники? – придав голосу показную строгость, спросил Тахмурес.

      – Нет, – поморщился бактриец, – никого не убиваем, просто скатываем сверху валуны или пальнем пару раз из лука, чтобы нас заметили. Купцы сами останавливаются, поднимают руки и приглашают на переговоры. Они ведь не знают, что нас мало… Тем и живем.

      – Значит, нам повезло, что заплатили за проход? – теперь уже с притворным испугом спросил кушан, пряча улыбку в усах.

      Мадий оценил шутку.

      – А то! Сейчас бы твоих людей рвали грифы.

      Оба рассмеялись.

      – Но ты учти, – оракзай посерьезнел, – впереди много перевалов, и каждый охраняется каким-нибудь племенем. Денег-то хватит всем платить? Или будешь с боем прорываться?

      – Там посмотрим, – Тахмурес сделал вид, что занят заточкой лезвия топора о камень.

      «Ох, и фрукт этот горец! – подумал он. – Надо быть с ним повнимательнее».

      3

      Гермей поправлялся на глазах.

      Наконец настал день, когда он смог самостоятельно выйти в сад, опираясь на палку из тисового дерева. Ему показалось, что за те две недели, что он вынужденно просидел дома, мир успел измениться. Фисташки и миндаль все еще цвели: нежно-розовые и белые купола крон колыхались на ветру, наполняя воздух сводящим с ума ароматом. Небо стало выше и прозрачнее – до звона в ушах, горы словно отодвинулись дальше, а оштукатуренные стены построек сияли на полуденном солнце неестественной пронзительной белизной.

      Он ждал Куджулу, которому отец послал приглашение на второй завтрак. Оба ойкета[58] суетились во дворе: расстелили ковры, набросали на них подушки и теперь расставляли блюда с едой. Из сада доносились смех и звонкие девичьи голоса – сестры затеяли игру в кольцо.

      Гермей

58

Ойкет – слуга, домашний раб в Древней Греции.