Бестиарий. Сергей Гребнев

тут началось! Женщины завыли, стали виснуть у нас на руках, мужчины, кто ближе, тоже потянули к нам бледные кулачки со вздувшимися венами. Все против нас! Мне в висок прилетел морщинистый нопасаран от сушеного дедка в зеленом берете набекрень. Слабо, по-стариковски. Руку брата, летящую в мокрую рыхлую цель, какой-то старик перехватил всем своим телом.

      – Вы чего, офигели, клопье! – орал брат, пытаясь вырваться из цепких рук.

      – Че сказал, сука, че сказал? – сипел тучный, наваливаясь на брата всей тушей.

      Чинарик уже упал и исчез под грудой тел. Молль сидел на скамейке, закрыв голову руками, его обрабатывал лысый. Лопоухий лез через сумки ко мне. Судя по агрессии, мы приговоренные, это суд Линча! У лопоухого текла изо рта слюна. Я ему проигрывал в весе и величине кулаков. Я сунул руку в рюкзак и достал длинный кухонный нож, прихваченный на всякий случай с дачи.

      – Стоять, пидор! – заорал я, выставив вперед нож.

      Лопоухий тормознулся, закричала диким голосом тетка. Драка остановилась. Брат оттолкнул тучного.

      – Ну че, жирный, давай, прыгай! – засмеялся он, приглашая тучного к драке.

      – Убери! – тяжело дыша и уставившись в меня бычьими глазами, выхаркнул тучный.

      – Ребятишки, не надо! – умоляюще прошептала одна старушка с красными-красными губами.

      Почти нежно стала отпихивать она тучного, пропихиваясь между нами. Тот вяло сопротивлялся, но отступил.

      – Убери нож, урод! – бурчал он уже из-за спины старухи.

      – Ребята, уходите! Ребята, не надо! – шепчет толпа хором.

      В голове шумит, громко стучит сердце. Я смотрю на брата: если он кивнет, я готов. Я ткну ножом куда попаду. Брат, улыбаясь, оглядывает с интересом толпу. Люди, которые несколько минут назад хотели разобрать нас на амулеты, разрешали нам уйти.

      – Вот что нож животворящий делает, – крикнул брат и демонически загоготал, потом сплюнул. – Пойдем отсюда! Клопье!

      Нам дали коридор и всем, как говорится, миром выдавили в тамбур. Нож я убрал только там. На следующей остановке «собака» застряла. Двадцать минут в тишине, гудящей зноем, тела пассажиров издавали больные, нервные звуки. Опять повеяло корвалольной патокой. Наконец кто-то догадался нажать кнопку вызова машиниста. На вопрос, когда тронемся, он честно сказал «не знаю» и на связь больше не выходил. Воздуха в вагоне уже не было, поезд работал печкой на солнечных батареях. Из вагонов выходить боялись – вдруг уедет. Нам же в тамбуре при открытых дверях было чуть посвежее.

      – Сид, закрой им там дверь, пусть так сидят, воздух наш! Ха-ха-ха! – кричит мне весело брат и передает через головы бутылку портвейна.

      Народ постанывает. Еще через двадцать минут захрипел динамик, и уставший, но довольный голос машиниста сообщил: «Поезд дальше не пойдет! Со второй платформы через тридцать минут пойдет другой состав». Немножко пошуршав эфиром, голос добавил: «Счастливого пути!»

      – Ну че, доехали? – смеялись мы.

      – Приехали, освобождай вагоны, копченое сало! – веселился брат.

      В ларьке станции была только водка – горячая! Одну электричку