Бестиарий. Сергей Гребнев

Моллю кричу: бросай, бежим!

      – Ага, бросай ружье и всплывай! Ха-ха-ха!

      – Ну и что, слиняли? – спросил Чин.

      – Еле-еле, у них мотор заглох, а догонять им лень было!

      – Ладно, привал! – скомандовал брат.

      За разговорами мы дошли до кромки леса. Еще чуть-чуть, и мы выйдем из леса, там платформа в Питер! Выпили по полстакана, закусили краковской. Вперед! «Что за хрень?!» – сказали мы практически хором. Платформа и подходы к ней были заполнены людьми. Кто-то стоял внизу, другие с воплями и ругательствами пытались по уже занятым ступеням залезть наверх. Те, кто был наверху, на платформе, матерились и никого не пускали.

      – В чем дело, бабуля? – спросил брат у сидящей чуть поодаль прямо на траве старушки в белом платке.

      Рядом с ней стояла небольшая авоська. Бабушка ела помидор.

      – Четыре электрички отменили, сынок. Ремонтируют.

      – Чего ремонтируют, электрички? – усмехнулся брат.

      – Нет сынок, пути. Пути ремонтируют.

      – И что теперь? Когда поедут?

      – Когда-когда? Когда починят! – Старушка беззвучно засмеялась, сотрясаясь всем телом. – А куда спешишь, сынок?

      – В Питер, в Питер, бабуля! – Брат скривился, передразнивая бабку.

      – Не спеши, сынок. Хочешь помидор? – улыбнулась она и протянула огурец.

      – Пойдем к кассам! – Брат сплюнул.

      В деревянной будке два на два толстая красная тетка несчастно сообщила нам, что час точно ничего не будет, а потом неизвестно.

      – Ну, что делать будем? – спросил Молль, когда мы отошли в тенек.

      На солнце становилось все хуже, денек выдался более чем жаркий. Пекло. Брат достал водку. Присели на рюкзаки. Потом приобрели в станционном сельпо теплого портвейна в четырех липких запыленных бутылках по ноль семь. Когда открыли, сморщились – как будто кто-то воздух испортил. «Ну и дрянь!» – скрипели мы, заливая в глотки мерзкое, приторное пойло.

      Было тошно и трудно дышать, но ощущали мы себя хорошо. Так пролетел час, потом второй. И вот, взяв еще пару бутылок, мы направились к платформе. Масса народная увеличилась и загустела. Гвалт и волнение. Облако валидольных паров над толпой. «Разойдись!» – заорал, нет, зарычал брат, когда мы подошли, шатаясь и роняя портвейновые хлопья вонючей слюны. Бабушки ахнули, дедушки матюгнулись, но раздвинулись, по привычке выполняя приказ. Пока они не очнулись, мы втиснулись в узкую брешь. «Разойдись!» – хрипел брат. Мы смеялись. «Откуда вас столько?!» – шипел он на них, выпучив глаза. «Негодяи! Подонки!» – сыпалось на нас со всех сторон. Так, через ругань и стоны уставших людей, мы взобрались на платформу и даже продвинулись немного к середине. Бедные, обычно бойкие пенсионеры уже не могли нам сопротивляться. Как только никто не упал под поезд, непонятно. Когда он, неистово гудя, подошел к стонущей платформе, мы, стоящие на краю, касались своими красными рожами раскаленного, облупленного железа вагонов. Поезд взяли штурмом. Работая молодыми пьяными локтями, мы заняли чужие места. Мы пьем. Вокруг