Голубка. Джасур Исхаков

вдруг она и снова взглянула на меня. – Ну признайся, я тебе нравлюсь?

      В голове моей запрыгали какие-то слова. «Да! Да! Да! Конечно! Ещё там, зимой! Ты очень красивая! И поёшь здорово!» Но, поняв, что сейчас совру, покраснел, грубо откинул её руку и выпалил:

      – Дура ты!

      И побежал прочь. Вслед послышался её смех.

      Домой идти не хотелось. Я побродил по парку, пострелял в тире, потом уселся за раковиной эстрады, где продолжался концерт военного оркестра, и увидел, как в сторону аттракционов бегут люди.

      Меня окликнул один из знакомых ребят.

      – Ты чё здесь торчишь? Бежим! Там такое творится!

      В нашем парке, как, наверное, и во всех парках того времени, было несколько популярных аттракционов. Карусели, «комната смеха» с кривыми зеркалами, уродующими фигуры, которые почему-то вызывают смех, тир с покоцанными фигурками зверей и мельницей, лотерея со свёрнутыми бумажками и выигрышами в виде карандашей. Но самым главным и любимым аттракционом были «воздушные лодки». Что греха таить, мы часто залезали в кусты около этих лодок, снизу рассматривая развевающиеся юбки и платья, под которыми можно было различить женские трусики.

      Я бежал по аллее мимо забора летнего кинотеатра, откуда слышалась музыка из «Большого вальса», смех актёров. Перекрывая вальс, со стороны аттракционов доносились крики, трели милицейского свистка и главное – страшный скрип.

      У «воздушных лодок» собралась толпа со всего парка. Успели прибежать музыканты с танцплощадки, дружинники, «стиляги». Фильм, видимо, кончился, и толпа стала ещё больше. Для кого-то это было очередным развлечением, но большинство со страхом смотрело вверх.

      Деревянная конструкция из длинных брёвен, скреплённая большими скобами, угрожающе раскачивалась. Пять лодок из шести стояли внизу пустые. Лишь одна взмывала вверх, потом обрушивалась вниз и снова взлетала, задевая конёк конструкции металлическими прутами, к которым была прикреплена лодка. Держась руками за поручни, энергично сгибая и разгибая сильные ноги, Мария, что-то крича, раскачивала лодку всё сильнее и сильнее.

      – Маша! – кричала снизу её подруга. – Прошу, остановись!!!

      Милиционер свистел в свой свисток:

      – Гражданка, немедленно прекратите раскачивать лодку!

      Испуганный, белый как полотно смотритель ломал руки и торопливо докладывал директору парка:

      – Я ей говорил, говорил сто раз! Лодка сломана! Тормозов нет… Клянусь, я не виноват, начальник! Она сама! Залезла пьяная…

      Тормоз в виде доски с прибитой автопокрышкой был и в самом деле сломан пополам и безжизненно висел.

      Директор парка в сердцах ударил смотрителя по шее.

      – Скотина! Если что случится – засажу…

      – Да не виноват я! – кричал смотритель, размазывая по лицу слёзы.

      – Скорую надо вызвать… – сказал директор парка кому-то.

      – Уже… Едет…

      – Маша! Прошу тебя, ради Христа, остановись!

      А Мария, словно, не видя и не слыша никого, хохотала, всё сильнее и сильнее раскачивая лодку. Платье колыхалось от ветра, высоко обнажая ноги. Неожиданно нитка бус лопнула,