Я спас СССР. Том I. Алексей Вязовский

как железнодорожник, но с первых дней уходит на фронт. Он служил еще в финскую, имеет звание старшего лейтенанта. Мама опять плачет. Клиентов становится совсем мало, немец жмет. Страна теряет город за городом, в Новом Осколе объявляют эвакуацию. Бабушка уезжать отказывается, но мать скрепя сердце едет в Караганду. Зима 1942 года проходила ужасно.

      Жили мы в каменном доме барачного типа. Вьюга так заносила входную дверь, что по утрам жильцы с трудом открывали ее и обнаруживали в сугробах замерзших. Голодные люди искали спасения у дверей человеческого жилья, но их голоса поглощала зима. Мы бедуем в коммуналке, где у нас фанерой отгорожен угол. В большой кухне шипят и отравляют воздух два десятка примусов и керосинок, стены и потолок усеяны тучами рыжих тараканов. Однако убогое жилье да и быт не отражались на настроении жильцов, я не вижу в памяти Русина крупных ссор. Разве что перебранка, если кем-нибудь нарушались сроки уборки мест общего пользования: коридора, крошечного клозета и ванной, в которой стояла дровяная колонка. Топили ее по очереди: мылись по три семьи в вечер.

      Изредка мама получает письма от отца. Это праздник. Уже две соседские семьи получили похоронки. Почтальоншу ждут с нетерпением и страхом. Отец дорос до майора, в 44-м году уже командует полком. О войне пишет скупо, да и цензура лютует – вымарывает из писем целые куски.

      Мы переезжаем в Самарканд. Мама устраивается секретаршей в хлопковый трест. По большому блату – шила для жены начальника треста. Наше материальное положение улучшается, живем мы в комнате в маленьком частном доме. За ним растут абрикос, черешня, несколько виноградных лоз. Перед домом – раскидистые тутовые деревья. Когда поспевала приторно-сладкая белая или почти черная ягода, жильцы выносили простыни, натягивали их под ветками и трясли деревья. Потом приходило время грецких орехов. Я вместе с соседскими мальчишками срывал их и очищал плотную зеленую мясистую кожуру о камни. Пальцы у нас при этом становились коричневыми, как у заядлых курильщиков, и не отмывались до поздней осени.

      Вечером на нашу улицу приходит поливальщик. Он идет вдоль арыка и, орудуя лопатой-черпаком, бросает воду на мягкую песчаную мостовую. Улица становится прохладной, и мы носимся босиком по этой упругой, холодящей ноги земле… Зимуем хорошо, сытно.

      1945 год, апрель. Приходит похоронка на отца. Мать воет так, что сбегаются все соседи. Погиб при штурме Зееловских высот. Перед самой Победой. Жуков слишком торопился взять Берлин. Мать резко сдает, перестает за собой следить. День Победы встречаем в каком-то странном оцепенении. Все радуются, бегают смотреть салют, а мы сидим в темноте и лишь вздрагиваем от выстрелов.

      Но жизнь берет свое. Постепенно горе, нет, не проходит, но становится меньше. Мама работает, я готовлюсь к школе. Учу алфавит, учусь считать. Главное развлечение – трамвай. Лихое занятие – прыгнуть на ходу на заднюю площадку второго или третьего вагона. Кондуктор зорко наблюдает за акробатическими прыжками. Дергает протянутую под потолком вагона